- А вообще у тебя как? - спросил отец.
Мухомор принес дневник, показал отметки.
Приятно было отцу видеть пятерки по всем предметам. Улыбнулся, позвал мать:
- Гляди, Володька наш каким козырем по наукам шагает! Только среди умных наук и вредные есть. Закон божий, например. Впрочем, какая же это наука? Не наука это, а туман. А еще, вернее сказать, дурман. Да… Великое дело - образование. Гимназия - она штука полезная, только уж больно там начальство старается послушненьких воспитать. Чтобы молодые люди выросли да царю-батюшке верой и правдой служили. Чтобы не рассуждали, значит.
Отец вздохнул.
- А все-таки ты учись, - сказал он Володьке. - На математику налегай, на физику, на русский, географию. Все это пригодится, пригодится, Володька. Гимназию окончишь - в университет пойдешь, а там… - Отец задумался. - А там, - сказал он, - как кончишь, нос не дери. Не забывай, из какого ты теста склеен, из какой семьи вышел, кто твои друзья да родичи. Слесаря, кузнецы, машинисты. Дядька твой родной - кочегар. Будешь доктором или еще кем - не забывай, на чьей стороне стоять. Помни - отец у тебя человек рабочий. Дед твой - матери твоей папаша - стрелочник. За стрелочников, за слесарей, за черный рабочий люд стой, Володька!
Володьке чудилась в словах отца какая-то торжественность, и сам он почувствовал себя как-то празднично. Сказал, смотря на отца большими глазами:
- Буду всегда это помнить. Амосовы да Бухи - они, наверное, везде есть. Правда, папа?
- Правда. А насчет того, что у вас в классе делается, ты им спуску не давай. Бери умом. Просить ничего не выпрашивай, не унижайся, - отец погрозил пальцем, - не унижайся, а свое требуй. Заслужил пять - требуй пять. Не давай себя обкрадывать. Еще в жизни эта бражка обокрасть тебя успеет, еще успеют поездить на тебе. Приучайся не давать свою спину для таких седоков. Во, брат, как!
И Мухомор решил не сдаваться. В тот же вечер обложил себя книгами, повторил то, другое, крепко выучил заданное на завтра, аккуратно сделал все письменные работы, почитал немного на ночь и заснул.
Видел во сне отца на паровозной площадке. Спросил его:
- Далеко, папаша?
Отец показал рукой вдаль, дал свисток, и паровоз бодро помчался…
СОЛНЦЕ РАЗМОРИЛО
Перед концом учебного года уроки, казалось, тянулись особенно долго, вяло и нудно. Все утомляло - и солнце, и голубое небо, и набухающие почки. Хотелось за город, к реке, на луг, в просторы, подальше от посеревших уже стен гимназии, от длинного коридора и до ужаса надоевших и примелькавшихся мелочей: дверных ручек, разбитой форточки, грязной классной доски. Единственно, что приобретало новую, свежую прелесть, - это звонок. Каждый новый рассыпчатый звон Акимова колокольчика, кстати, уже порядочно позеленевшего после отъезда попечителя, наполнял сердце надеждой на близкий отдых, а главное - волю.
Даже шалить надоело. Все опостылело. Лишь одно будоражило и волновало - это борьба, которая разгоралась в классе все напряженнее и напряженнее.
Мухомор и Амосов стали центром внимания. Только и говорили, только и спорили о том, кто из них к концу учебного года выйдет первым учеником.
Коряга с Медведевым даже заключили пари.
Медведев говорил:
- Амоська.
Коряга:
- Мухомор.
Подписали договор следующего содержания:
Если Амосова или Мухомора вызывали к доске, все, как один, напрягали внимание. Кто раньше срежется? Кто лучше ответит? Кто победит? - этим жил класс.
Трудно сказать, кто больше радовался успехам Мухомора - он ли сам или его друг, Самоха. Как-то математик похвалил Мухомора. Самохин не мог удержаться, чтобы не сказать громко:
- Адриан Адрианович, вы не сердитесь, только я по совести скажу, что Токарев у нас во какой башковитый! Вы знаете, Адриан Адрианович, у него дома какая в воротах калитка? Калитку откроешь, а во дворе колокольчики - динь-динь-динь! Да так красиво. А это он их электричеством нашпаривает. Ток прямо от калитки - дзык! - и звенит. Я его спрашиваю: «Как это так?», а он говорит: «Наука». У них дома книжек полный шкаф.