Первый ученик

«Э, - подумал он, - все равно больше я не учитель».

Задумался и грустно отошел к окну.

- Адриан Адрианович, - тихо сказал Медведев, - а кто у нас к концу года будет первым учеником - Амосов или не Амосов?

- А вот совет решит, - тихо ответил математик. - Кто заслужил, тот и будет.

- А кто заслужил?

- Вам лучше знать.

- По-нашему - Мухомор, - крикнул Самоха. - Мухомор и больше никто.

- Почему? Почему? - вскочил Амосов. - Почему - Мухомор?

- А потому! - грозно сказал Самохин. - Не выскакивай и сиди, кубышка.

- Сам кубышка.

- Да что вы, белены объелись, что ли? - топнул ногой Адриан Адрианович. - Что за безобразие!

- Форменное! - лукаво подтвердил Медведев.

- Эх, - покачал головой математик и вдруг снова размяк. - Я вижу, - сказал он, - что солнце на вас, действительно, влияет пагубно. Мозжечок у вас у всех разжижился. Складывайте книги. Дежурный, читайте молитву. Впрочем… Можно и без молитвы.

- Без молитвы? - поразились гимназисты, но Адриан Адрианович больше не сказал ни слова и за тринадцать минут до звонка отпустил класс домой.

Все с визгом и хрюканьем высыпали на улицу.

Солнце нежно и ласково грело.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Наконец наступил последний, решающий день. Казалось бы, что спор о первенстве сегодня должен особенно занимать класс. А вышло иначе. Да и что спорить, когда и так ясно, что Мухомор опередил Амосова. Бух и тот уже не сомневался в этом.

Амосов держался спокойно. Мухомор тоже. Каждый из них думал: «Я. Несомненно, я».

Один Самоха не находил себе места. Две мысли мучили его. Во-первых, знал, что сегодня ему покидать гимназию. На-всег-да. Знал он это и раньше, давно приготовился к этой мысли, но вот, когда этот день подошел окончательно, взгрустнулось ему не на шутку. Большой тревогой забилось сердце. Мучительно жаль было бросать товарищей, с которыми было так весело, хорошо.

Чтобы как-нибудь поддержать в себе силы, чтобы перед классом не уронить себя, чтобы не подумали, что жалеет он эту проклятую гимназию, бодрился и хорохорился. Ходил по длинному коридору, орал как резаный:

- «Последний нонешний денечек!…»

А потом, чтобы было еще смешней, переделал песню и визжал дико:

- Последний нонешний пупочек…

И другая забота томила его: Мухомор.

«Нет, - думал он, - подведут под нашего Мухоморчика мину. Чует сердце, что подведут».

С нетерпением ждал третьего и последнего в своей жизни урока, на котором Швабра раздаст годовые ведомости и отпустит по домам на лето. Кого на лето, а его, Самоху, на веки вечные.

Второй урок - закон божий. Не было ему, казалось, конца. В классе возня, смешки, разговоры с батюшкой, а Самохин тих и смирен, как никогда…

Скучно.

- Фу, - сам себе сказал он. - Да чего же это я?

И вдруг оживился, поднялся из-за парты, спросил отца Афанасия:

- Правда, что исключенные из гимназии проходят в рай без билетов?

- Непременно, - ответил отец Афанасий. - Только не в рай, а в ад. Там тебе как раз место.

- А правда, что есть такие священники, что за один присест съедают гуся?

- Э-эх! - покачал головой батюшка. - Даже последний свой день омрачаешь скверной памятью о себе. Нехорошо. Самохин, нехорошо.

- «Нехорошо»? - нахмурился тот. - А как меня два года за человека не считали, так это хорошо? Мне теперь, батюшка, все равно. Из гимназии ухожу, так я вам все скажу. А на Мухомора вы директору наябедничали, так это хорошо? В глаза вы ласковый, а на совете первый за колы да за двойки, да за исключение стоите. Это тоже хорошо? А на исповеди вам семиклассник Бутов признал, что в дневнике отметки подчистил, а вы взяли да директору передали, а Бутова потом три часа за это в карцере держали, так это хорошо?

- Брось-брось-брось! - замахал руками отец Афанасий. - Никто тебя, дурака, не слушает. Да, да, не слушает, не слушает. Осел ты, безбожник ты. Своему духовному пастырю такие мерзости говоришь.

- Духовному пластырю, - поправил Самохин и, не спрося разрешения, пошел из класса пить воду.

Выпил кружку, почувствовал - мало. В голове стоял звон. Жарко. Горели щеки.

До звонка не вернулся в класс.

На перемене ходил задумчивый. Мухомор подошел, спросил ласково:

- Что ты, Самошенька? Охота тебе… Ты не волнуйся. Ты вот, что… Отец сказал, чтобы пришел ты к нам. Помнишь, ты хотел учиться на паровозах ездить? Ты приходи, отец тебя устроит. Папа сказал - обязательно устроит. Придешь, Самоха?

- Приду, - печально ответил тот. - Эх, Володька!…

И не договорил.

Звякнул предпоследний звонок в этом году. Все мигом вбежали в класс и застыли, замерли в ожидании. Каждый думал: «Что-то будет?»

В коридоре показался Швабра. Он шел, улыбаясь, и нес толстую пачку годовых ведомостей.

Вошел…

Все тяжело вздохнули.

Тридцать два взора впились в стопочку белых бумажек, аккуратно сложенных на кафедре.

- Дети, - сказал Швабра, - сейчас вы получите ваши награды и наказания. Каждому - по заслугам. Сидите спокойно, спокойненько. Из тридцати двух хорошо учится двенадцать, удовлетворительно - девять, плохо - десять и один - безобразно.

- Это я, - глухо сказал Самохин. - Подумаешь, Америку открыли.