Было поздно. Войдя во двор, Володька постучал в ставень. Когда его впустили в комнату, он спросил:
- Лихов дома?
Мать Лихова ответила ему не сразу. Она тяжело вздохнула и покачала головой. Володька заметил, что она не на шутку встревожена чем-то, и терпеливо ожидал ответа.
- Нет его, - наконец сказала она. - А зачем он нужен?
- Дело есть важное. Он скоро придет?
- Он болен.
- Болен? - удивился Володька. - Он что, в больнице?
- Нет. У одних людей… Только… Да зачем он?
Володька понял, что с Лиховым случилось что-то. Не знал, как быть. Расспрашивать, выпытывать считал нетактичным, а уйти в неведении не хотелось. Постоял, переступил с ноги на ногу и осторожно спросил:
- Скажите, что с ним? Я, честное слово, не разболтаю.
- Побили его в день маевки сильно, - сказала мать, - да, спасибо, товарищи не дали полиции арестовать. Понесли его было, а потом он кое-как сам пошел, ну и спрятали они его. Доктора потихонечку приводили. Ключица повреждена. Говорит доктор, что опасности для жизни нет, а пролежит долго. Лишь бы не пронюхали, где лежит-то он… Ох, ох, ох… Что делается только?! А я вот сижу, сижу здесь одна и так мне скучно. А пойти к сыну боязно, как бы за собой какого-нибудь соглядатая не привести. А ты входил сюда - никого возле дома не было?
- Я не обратил внимания, - сказал Володька. - Когда буду уходить от вас - посмотрю.
- Будь осторожнее. Ну, а у вас как?
- Да все то же… В мастерских меня рассчитали.
- Это плохо… А как сообщили мне о сыне, я так вся и обмерла… Но он хоть живой остался, а вот Алферов…
- А что с Алферовым? - вдруг громко крикнул Володька. - Что с ним?
- Разве не знаешь?
И оба умолкли. Володька не решался уже ни говорить, ни спрашивать…
Наконец мать сказала:
- Городовой его… Наповал…
Володьке не верилось. Он думал: «Да нет, этого быть не может. Ведь это же, это же…»
И вдруг почувствовал себя таким усталым, Точно прошел сто верст.
Сел и опустил голову…
- Иди ты домой, - ласково сказала мать Лихова. - Уже одиннадцать пробило. А что же Васе-то передать, если в случае чего?
- Скажите, - поднялся Володька, - что хотел его видеть Лебедев. Ну, до свидания. Я еще как-нибудь забегу. Может быть, вам что понадобится, так я… А Васе, если будете что-нибудь передавать, мой поклон передайте. Скажите, чтоб поправлялся скорее.
И опять подумал: «Алферов…»
Надвинул поглубже шапку, вздохнул и вышел.
Глухими темными переулками стал он пробираться на свою горбатую уличку. Вот и калитка. Вошел во двор, сел у дверей на ступеньки, задумался и долго просидел так, сжимая руками голову.
Наконец, встал и постучал.
Мать впустила его и сказала:
- Как ты поздно, Володя. Чаю дать?
- Не хочу.
- Что такой бледный?
И вдруг она испуганно вскрикнула:
- Что с тобой? У тебя слезы?
- Ал… Ал… феров, - еле выговорил Володька и, склонившись к столу, заплакал…
КОЛЯ ПОДРАСТАЕТ
В прихожей раздался звонок. Поправляя на ходу фартук, Варя побежала открывать дверь.
Минуту спустя в гостиную вошел Швабра. Он весь сиял. На нем был новый форменный сюртук с золотыми пуговицами, а из рукавов выглядывали белоснежные, накрахмаленные манжеты.
- Господа дома? - спросил он Варю.
- Дома, дома, милости просим.
- А, дорогой Афиноген Егорович, - раздалось из соседней комнаты, и в гостиную вошла Колина мама. Протягивая руку Швабре, она улыбнулась и сказала: - Давненько вас не видать.
- Помилуйте, - ответил Швабра, - уж я ли не частый гость? Супруг ваш?
- Дома. Хоть бы вы, Афиноген Егорович, на него повлияли. Зарылся в своих бумагах, и не подступись к нему. И вечерами, и ночами сидит, сидит, сидит. И все, знаете, над чем? Над этими разными, ну, как бы вам сказать, делами. На днях опять будет суд и опять ему выступать с обвинительной речью.
- Это суд над этими-с, над политическими-с? - спросил Швабра.
- Да, да. Я прямо не понимаю, откуда их столько берегся, этих политических.
- Хе-хе! - весело засмеялся Швабра. - Так уж устроено-с. Чем одни довольны, тем другие недовольны-с. Фантазеров много на свете. Воображают, что могут переделать мир. Да-с. Но все это пустяки. Лето, лето на носу, наступили каникулы.
- Да, - сказала мама, - как время быстро бежит. Коля уже в шестой класс перешел.
- А главное, - заметил Швабра, - по-прежнему первый ученик-с.
Мама просияла.
- Да, первый, - сказала она, но вдруг добавила: - Сколько это нам стоит, Афиноген Егорович!
- Гм… Да…
Швабра понял, на что намекает Колина мама. Ведь и ему каждый год делали подарки. Правда, обставлялось это всегда очень тактично, деликатно, но тем не менее…
Он сказал:
- Все это ничего в сравнении с прекрасным будущим вашего единственного сына. Еще три года - и он студент-с.
- А вы почему не присядете? - спросила Колина мама.
- Мерси. Спешу-с. Сегодня ведь…
- Ах, да, да, - вспомнила она, - сегодня вечер для выпускных в гимназии.
- Вот именно-с… Но не мог, проходя мимо вашего дома, не засвидетельствовать вам моего глубочайшего…
- Оставьте, пожалуйста, - перебила Колина мама, - вы так любите говорить комплименты, - и, постучав в дверь кабинета, она сказала: - Алексис, у нас Афиноген Егорович.
Раскрылась дверь, и вошел папа.