Первый удар

– Я приму его после нашего возвращения. Думаю, сейчас этот вопрос рассматривать бессмысленно.

– Безусловно. – Довольно улыбнувшись, маг отодвинулся. – Кстати, ты вчера интересовался магическими умениями нашего короля…

Я хмыкнула.

– Точно. Но вы ловко ушли от ответа.

– Так вот. У его величества довольно редкий дар, – словно не услышал насмешки мастер Драмт. – Он умеет влиять на чужие разумы. Иногда – чувствовать отголоски чужих эмоций и, возможно, осваивает искусство чтения мыслей. Я говорю «возможно» потому, что наверняка этого никто не знает: его величество очень скрытен.

– Но что-то же привело вас к таким выводам, господин маг? – спокойно спросила я, напряженно размышляя. – И что-то заставляет предполагать, что у него есть скрытые возможности, о которых мало кто знает?

– Его величество – хороший правитель, – тонко улыбнулся мастер Драмт. – И он полностью устраивает Церковь, что тоже весьма немаловажно.

– А Церковь не смущает подобный дар?

– Все в этом мире происходит по воле Аллара.

Я удивленно дрогнула.

– Это что вы мне сейчас процитировали? Учение?

– Разумеется. Оно тебе знакомо?

– Еще бы, – криво улыбнулась я, подумав о Библии. – Только немного в другой трактовке.

– Кстати, а ты знаешь, что люди с твоим типом дейри почти не поддаются магическому влиянию? – неожиданно спросил маг. – И то, что подобный дар встречается почти так же редко, как и дар его величества?

У меня сузились глаза.

– Нет. Не знал. И все время думал: откуда к моей персоне такой пристальный интерес?

– Подобных тебе Церковь быстро прибирает к рукам. Дар, позволяющий избегать чужого воздействия, особенно важен для Карающих. Собственно, он есть у них у всех. Даже у его преосвященства Горана. Только выражен слабее, чем твой.

– Как вы это определяете?

– По цвету, – охотно откликнулся маг. – В чистой дейри основной цвет – белый. У простых людей его сравнительно немного, а основной тон – серый, желтый или зеленоватый. У магов имеются алые оттенки, если есть приверженность к огненной стихии, синие и голубые – если к воздуху и воде, коричневые – если есть сродство к земле. А бывают насыщенно золотые – как у его величества.

Я чуть сузила глаза.

– Сколько же белого вы видите у меня?

– Не очень много, – вдруг огорошил меня маг. – Но лишь потому, что мешает носимый тобой артефакт: он поглощает энергию. Однако по косвенным признакам могу предположить, что белого в твоей дейри примерно половина.

– Это много или мало? – быстро спросила я, кинув выразительный взгляд на напрягшегося Аса.

– Много, – спокойно ответил мастер Драмт. – Насколько я знаю, у его высокопреосвященства ал-тара Георса дейри состоит из белого цвета на две трети. У священников второго круга – почти как у тебя. Третьего – чуть меньше половины, затем идут Карающие, у которых количество белого колеблется в среднем до трети ширины дейри, и далее – по убывающей. Церковь верит, что именно этот дар был некогда передан первому ал-тару самим Лучезарным. Ведь белый – это изначально цвет самого Аллара. Поэтому знак Церкви – всегда только белый. И на флаге Валлиона преобладает именно он.

Я припомнила флажки над палатками в лагере и кивнула. Да, верно: герб Валлиона – золотое солнце, встающее над одинокой горой, изображенной на ослепительно белом фоне. А над шатром воинствующего святоши всегда билось безупречно чистое белое знамя. Понятно теперь почему. Да и плащи они свои белоснежные, похожие на плащи крестоносцев, тоже не зря носили. В общем, принцип ясен. Осталось лишь уточнить некоторые детали.

– А почему с таким даром чаще всего становятся Карающими? – снова спросила я.

– Чтобы легче было разбираться с темными магами. И с высшими демонами тоже. Каждого ребенка проверяют на наличие этого дара. Почти в каждый его приход в Церковь, потому что известно, что дар иногда открывается очень поздно. Признаться, я был удивлен, увидев тебя с подобным даром, но при этом узнав, что ты не попал под пристальное внимание Церкви. Думаю, Горан, когда вернется, непременно доложит о тебе ал-тару.

Я нахмурилась: а вот это лишнее. И вообще, я больше к храмам ни ногой – не надо мне такого счастья. И не надо, чтобы меня изучали, как лабораторную крысу, в застенках какого-нибудь особо закрытого монастыря, подозрительно напоминающего гестапо. Сейчас-то Горан вряд ли ко мне сунется – дел еще полно, Прорыв перед носом. Но когда угроза перестанет маячить перед внимательными глазами его преосвященства, надо мной попытаются взять плотное шефство. И в этой связи мне наконец стал ясен многообещающий взгляд Горана при нашей последней встрече.

Я пристально взглянула на мастера Драмта.

– А зачем вы мне это рассказываете, господин маг?

– А я любопытный, – усмехнулся он. – И мне не менее интересно взглянуть на твой дар поближе.

– Значит ли это, что у Церкви и Магистерии довольно напряженные отношения?

Маг выразительно покосился на прислушивающихся рейзеров.

– Трудный вопрос, юноша. Но должен признать, что было время, когда Церковь была против проявлений любой силы, кроме силы Аллара. И было время, когда Святой Престол выступал против образования Магистерии.