Первый удар (сборник)

В ответ народная печать громила паникеров:

«Советский Союз, окруженный с 1917 по 1922 год коалицией 14 держав, вынес освободительную войну, возродил национальные силы и опередил капиталистический мир. Пример СССР опрокидывает “статистику” Джесса. Надо понять, что войны бывают разные… Война против фашизма будет священной войной…»

Правые газеты, срывая дело национальной обороны, дали заметку, лаконизм которой был страшнее цитат господ журналистов:

«Нам сообщают, что начальник генерального штаба и командующий армией посетили президента республики и доложили ему, что Франция не готова к войне. Боевая мощь Красной армии также считается недостаточной для того, чтобы оттянуть на себя серьезные силы немцев. Даже если положиться на маловероятный нейтралитет Британии, Франции придется в одиночку биться с соединенными силами германо-итальянцев…»

Правительство не опровергло этого измышления. Поднявшийся шум был необходим премьеру, чтобы оттянуть огласку переговоров, уже начатых между Ке д’Орсей и Берлином.

Но… на рассвете 18-го сообщение об этом набиралось жирным шрифтом в типографии «Юманите». Через два часа рабочий Париж должен был узнать предательскую новость. Однако, когда полоса была спущена в машину, типографию заняла полиция. Набор был рассыпан.

А между восемью и девятью утра над городом показалась группа стареньких «кодронов» единственного рабочего аэроклуба Франции в Бийянкуре. Машины шли низко, они едва не цеплялись за крыши домов. С улиц было видно, до чего потрепаны аэропланы. Долетев до Лувра, самолеты разошлись звездой. На головы толпы посыпались белые хлопья листовок.

«Французы, вас хотят запугать, чтобы еще раз предать Францию. Готовится сделка с фашистской Германией – более позорная и страшная, чем когда-либо. Народ, стань на защиту своих прав. Помни, что с тобой великий Советский Союз…»

Далее следовал текст сообщения, которое должно было появиться на первой странице «Юманите».

И снова тишина охватила Париж. Было слышно, как гудят в воздухе старенькие «кодроны» рабочего аэроклуба. Это была тишина перед страшной грозой.

17 ч. 00 м. 18/VIII