Первый урок Шоломанчи

Наш разговор дал понять, что Орион не нуждается ни в каком поощрении, однако осторожность боролась во мне с отчаянной нуждой в новой футболке. И одного взгляда, который я бросила в сторону его комнаты, хватило, чтобы с полной уверенностью заявить, что у Ориона их до неприличия много.

– Ладно, – сказала я, мысленно вздохнув.

Тем более что вся школа и так уже совершенно не сомневается, что мы пара.

Я была абсолютно права, что Орион не нуждался в поощрении: на футболке, которую он принес, красовался серебристый манхэттенский пейзаж, с цветным завитком примерно на полпути, предположительно обозначающим расположение местного анклава (ненавязчиво, без претензии на эффект, ага). Я бы дала ею Ориону по физиономии, но футболка была чистая и слегка пахла стиральным порошком: видимо, она лежала у него где-то в ящике, дожидаясь выпускного класса. К тому же у меня сразу же появился повод оставить Ориона и уйти в душевую, чтобы переодеться. Чистая футболка на свежевымытое тело – блаженство!

Он ждал меня снаружи; потом мы встретились с Аадхьей и Лю. Я заглянула в большой контейнер, в котором у Лю были мыши. Аадхья уже отметила своего зверька точкой ярко-розового маркера.

– Можешь выбрать себе мышку вечером, – сказала Лю.

Лестница производила странное впечатление, потому что больше не двигалась: это было все равно что сойти с корабля после долгого плавания. Шестеренки встали на места, и слышалось только слабое тиканье механизмов, отсчитывающих время до конца следующего года. Ученики приливной волной двигались наверх, поэтому нам не понадобилось много времени, чтобы дойти до столовой и влиться в толпу.

Раздача еще не открылась, и часть столов была сложена и прислонена к стенам: в середине получилось большое свободное пространство, куда вели широкие проходы с каждой лестничной площадки. А наверху находился новенький жилой коридор, точно такой же, как старые, ожидающий появления новеньких трепещущих младшеклассников.

Мы идеально рассчитали время. Поступление началось почти сразу после нашего прихода; в ушах слегка зашумело, когда множество тел, одно за другим, начали вытеснять воздух, а вслед за этим на этаже младшего класса послышалось громкое хлопанье дверей. Если ты не такой неудачник, как бедняжка Луиза, тебе сто раз сказали что делать по прибытии, и не важно, насколько ты потрясен и уболтан: нужно выйти из комнаты и поскорей спуститься в столовую. Новички потоком вливались через все четыре двери (и некоторые по пути продолжали блевать в бумажные пакеты). Вход в школу приятен примерно так же, как заклинание-крюк, только длится дольше.

Примерно через десять минут все младшие, дрожа, сгрудились в середине столовой. Они казались крошечными. Я тоже не отличалась высоким ростом, когда поступила в школу, но никогда не была такой маленькой. Мы собрались вокруг новичков, косясь на потолок и на сточные отверстия, и стали осторожно протягивать прибывшим стаканчики. Даже самые недобрые люди в этот день будут оберегать новичков, хотя бы из чистого эгоизма: как только ребята успокоятся и попьют воды, они начнут выкликать наши имена. Они принесли письма с той стороны, особенно если прибыли из анклавов.

Я знала, что мне письма не будет. Мы не дружили с другими семьями волшебников, где были дети; пару раз мама пыталась познакомить меня с кем-нибудь, но ничего хорошего из этого не выходило. И она не смогла бы заплатить кому-нибудь, чтобы тот отказался от части своего багажа и взамен взял письмо. Единственное, что она может предложить в обмен – и что стоило бы уступленного грамма, – это целительство, а за него мама не требует платы. Она сразу сказала, что, вероятно, ничего не сумеет мне передать, и я ответила: ладно.

Но, даже зная об этом, я все равно пришла сюда и на сей раз даже косвенно порадовалась. Аадхья получила письмо от чернокожей девочки, у которой волосы были заплетены в тысячу косичек, и у каждой на конце висела крошечная зачарованная защитная бусина. Неплохая идея. Лю подвела ко мне двоих своих кузенов – совершенно одинаковых мальчиков, подстриженных под горшок, которые очень вежливо поклонились мне как взрослой (наверное, я и казалась им взрослой, потому что оба были на полторы головы ниже меня, с нежными пухлыми щеками). Родители, судя по всему, откармливали их, как гусей на Рождество.

А потом чей-то ломкий голос произнес:

– У меня записка от Гвен Хиггинс.

Сначала я его не услышала, но потом раздался легкий гул – услышали другие, – и мальчик повторил еще раз.

Аадхья подошла к нему, прихватив с собой свое письмо и чернокожую девочку по имени Памила (одна из причин, по которым родители разрешают детям потратить крошечную частичку драгоценного объема багажа на чужое послание, заключается в том, что они знают: в обмен их ребенок автоматически получит старшего товарища в школе).

– Это та самая Гвен Хиггинс? У нее тут кто-то учится? – с надеждой спросила Памила.

Аадхья пожала плечами. Лю покачала головой:

– Если да, этот человек помалкивает. Иначе все побегут к нему за лечебной магией.

Потом мальчик произнес:

– Письмо для ее дочери Галадриэль.