Первый Ватиканский мифограф

Однако окружению Ватиканских мифографов знать об этих чудесах было тем более необходимо, что без них не поймешь ни строчки в тех латинских авторах, которых читают в монастырских школах. Удовлетворению этой потребности и призваны были служить мифографические компендии, создаваемые в Средние века, но, понятно, на разном уровне: те же Второй и Третий мифографы значительно превосходят по своему интеллектуальному развитию Первого, что нашло отражение и в распространенности их трактатов в Средние века. Как уже говорилось, Второй и Третий мифографы, вместе взятые, представлены более чем полусотней кодексов, в то время как Первый мифограф дошел только в одной единственной рукописи и, стало быть, пользовался меньшей популярностью. Впрочем, эта рукопись, написанная в середине XII в. , свидетельствует о том, что и сочинение Первого мифографа послужило не одному поколению школяров, даже если за время его создания принять самую позднюю дату — рубеж X и XI вв. Пользоваться им, очевидно, предполагалось и в дальнейшем, — иначе зачем было бы тратить на него время и писчий материал?

4 Имена собственные и их транслитерация

Единственный сохранившийся экземпляр Первого Ватиканского мифографа занимает почти одну четвертую часть (28 листов) в составе довольно изящного пергаменного тома общим объемом в 123 листа и размером 173 на 125 мм. Он сплетен вместе со Вторым мифографом и еще четырьмя латинскими рукописями XII—XIII вв., не имеющими никакого отношения к мифографии. Кожаный переплет, выполненный в XVII в., показывает, что эти шесть манускриптов были объединены в одном томе много времени спустя после их написания.

Впрочем, палеографическая характеристика рукописи Первого мифографа едва ли представляет интерес для читателя, которому адресован русский перевод. Надо, однако, сразу же предупредить его, что ни один из пяти писцов, последовательно трудившихся над перепиской текста с более раннего образца, не отличался повышенной чувствительностью к латинской орфографии, и это обстоятельство особенно болезненно отразилось на написании имен собственных. Без всяких видимых причин и не подчиняясь никакой закономерности, одно и то же имя в пределах одной и той же главы может писаться через Th- и T-, через Ph- и F-, через i и y (Thibris, Tibris, Tyberis; Phebus, Febus; Diana, Dyana), и современным издателям приходится решать, какое же написание воспроизводить: классическое или рукописное? Так, Кульчар, выпустив свое издание в серии христианских трактатов, сохранил разноголосицу средневековой орфографии; Дзордзетти, ориентируясь на традиции Ассоциации Бюде, выправил ее в пользу классической нормы.

Конечно, выбор из приведенных выше примеров в латинском оригинале в пользу правильного написания в русском переводе не составит труда: и Тибр, и Феб, и Диана сохранятся в их привычной форме. Хуже обстоит дело в том случае, когда имена просто перепутаны и надо решить, какому из них отдать предпочтение, — стоящему в рукописи, т. е. заведомо ошибочному, или правильному, т. е. традиционному? Здесь в переводе выбран средний путь.

Если в рукописи очевидна ошибка как следствие описки или неправильного прочтения оригинала, то в переводе она исправляется, а сколько-нибудь значительное отличие в рукописи оговаривается в примечании. Соответственно, Этна будет исправлена в Эфру, Манипл — в Меланиппа, Деидамия — в Деяниру, загадочная Ахеменида — в Ехидну и т. д.[34]

Наряду с этим возможны и такие случаи, когда за искаженным именем собственным скрывается далеко зашедшая рукописная традиция или какая-нибудь этимологическая игра. Так, имена двух пленниц, послуживших в «Илиаде» причиной ссоры между вождями, Хрисеиды и Брисеиды, выглядят у нашего Мифографа как Прессида и Грессида, причем второй из них суждено было сыграть немаловажную роль в литературе конца Средних веков и Возрождения именно в ее искаженной форме (см. III. 6—7 и примеч.). Исправить Грессиду в Брисеиду значило бы в этом случае оборвать ту нить, которая связывает Новое время с античной традицией, хотя бы даже искаженной. В другой главе «исправленное» в оригинале имя Корифа на Коринф ведет к отождествлению имени персонажа с названием города (II. 33. 1), и замена в переводе неправильного имени на правильное разрушило бы всю логику повествования. В подобных случаях в переводе сохраняется чтение оригинала, а на его ошибку указывается в примечании.

К заботам, которые доставляет переводчику путаница с именами собственными у Ватиканского мифографа, добавляется еще полная неразбериха в транслитерации имен античных персонажей, царящая в русском языке. Объясняется она двумя причинами.

1. Имена, заимствованные из древних языков, проникали в Россию, как правило, двумя путями: из древнегреческого — через Византию, из латинского — через Западную Европу, при том, что произносительные нормы в каждом из этих языков не оставались неизменными на протяжении столетий.