Первый Всадник. Раздор

Но боль решений здесь былых,

Король Небесный, что посеешь,

Ты в веке прошлом, пожинал,

Потомок ныне: «Ты довлеешь

Закон небесный над душой,

Средь крови чистой обретает,

Король бессмертие, и мной,

Он разделённый, и лишает,

Иного выбора судьба,

То культ востока, убеждает

Сплотиться каждого и я,

Мой трон стоит на той идее,

Но крови чистой то дитя,

Но разве ставшее святее?

Рождали в муках и сыны,

От года к году лишь слабее».

Глаза закрывший, вспоминаешь,

Ты имена шести детей,

Размыты лики, боль узнаешь,

И оживляя призрак дней,

Когда иным казался замок,

И солнце кажется теплей.

«Был Эрих, Фрея, близнецы,

То мои первенцы, прекрасны,

Цветов дарили мне венцы,

Улыбки их, о столь заразны!

Любили книги и очаг…

Мечты о будущем напрасны.

То поздним вечером пришло,

Кровь из ушей и глаз, а руки,

Дрожали, сжаты мной, тепло,

Лишь испаряется, а звуки,

Мольбы о помощи, они…

Но знаком стал рассвет разлуки.

Их длани хладные сжимал,

И обнимать тела пытался,

Я плакал, гневался, взывал,

Прошу вернитесь! Не общался,

С иными днями, ложе их,

И там я с первыми расстался.

А третья Ева, то дитя,

Во сне она, не просыпалась,

И Аделард, четвёртый, чтя,

Все осторожности, касалась,

Рука защиты в миг любой!

Но всё бессмысленно, сгущалась.

Он телом слабый и не встал,

Дар шага так и не познавший,

Леона, пятая, не спал,

В своих объятьях согревавший,

Проснулся утром и узнал,

Что на заре один дышавший.

Шестой был Дитрих и о нём,

И даже вспомнить не посмею,

Рождён зимы холодной днём,

Не потерял, коль не имею,

Родился мёртвым, и тогда,

Как проклинал тогда идею!

Шесть раз поднявшийся сюда,

Поверх их трупов синей тканью,

И Raglum красная звезда,

И замок отданный молчанью,

Разжал я руки и упал,

Во реку свёрток, ставший данью.

Я не желаю вновь терять,

Я не желаю эти слёзы,

Калека жалкий, но менять!

Цель достижимая, не грёзы!

И пусть сгоревшие дома,

И пусть сгоревшие берёзы!»

Во гневе сжавший камня грань,

До белизны и кровью алой,

Как приносящий эту дань,

Фигура кажется усталой,

И постаревшей, и такой,

На фоне мира слишком малой.

«Исток спасение и боль,

Рождённый низшим эгоизмом,

Но я принявший эту роль,

И буду проклят фанатизмом,

Не святость высек на челе,

Сжигал трудом и аскетизмом.

Желаю многое менять,

Отброшу голода знаменье,

Долины подданным объять,

И моря мерное теченье,

Я новый день преподнесу!

О это сладкое виденье!

Король вернётся, и во мне,

Закон былой меня терзает,

Но я возвышусь, и в огне,

Закона выше став, сияет,

Средь ликования, смогу,

И мир калека изменяет!»

А после взгляд поднимешь ты,

На горизонт, что отделяет:

«Востока север, мерзлоты,

От яда друг мой умирает,

Когда отца убил мечом,

Душою верил, он являет

Собой спасение моё,

Но приказал убить жестоко.

Снедает сердце остриё,

В моей твердыне одиноко,

Решенье принявший тогда.

Не подчиняется мне око.

Зачем убийце наблюдать,

Как умирает жертва яда?