ПЕС

«Сегодня было лучше, чем будет завтра! – успокаивал себя учитель. – Ничего хорошего нет и, пожалуй, уже не будет. Депрессия и …» Дверь лифта громко закрылась. Кабина, пахнущая солидолом и мочой, начала свое восхождение. «Что такое не везёт? И как с этим бороться? Вот истинные вопросы неудачника, – размышлял мужчина. – А надо просто быть. Или не быть! This is a question». Гайанский усмехнулся. Жене он решил ничего не рассказывать. Незачем опускать ее мнение о себе ниже нуля. Нулем в ее глазах он уже успел стать. Вскоре после свадьбы. Он это понял, как только быт смыл пену романтики и страсти. Семейная жизнь требовала денег и времени. У Гайанского не оказалось ни того, ни другого. Это и разочаровало Машу – супругу художника. У него, кроме любви, для нее ничего не было. А о том, что у девушки для него нет даже этого, он должен был догадаться еще до женитьбы. Это должно было стать ясно в тот день, когда Юра впервые пригласил будущую супругу в свою мастерскую.

Светлана Борисовна, директор школы, позволила Гайанскому занять под мастерскую комнатку в подвале здания. Двухэтажное здание считалось старинным. Построенное в конце 19-го века, не попало в список памятников архитектуры только потому, что после войны перестроили весь второй этаж. Юрий Евгеньевич влюбился в этот дом. Хотя, ему часто казалось, что эта любовь порочна. Все говорило о своенравности и высокомерной аристократичности дома. Холодная красота равнодушно пожирала своих почитателей. Толстые серые стены бутылочного цвета с изрядно осыпавшейся штукатуркой, сохранили благородные завитки и лепнину. Мрачная, и в то же время маняще загадочная арка проезда во двор, запутанные коридорчики, просторные квадратные комнаты, высоченные, сталинские потолки, скрипучие паркетные полы, внушительные окна с широченными подоконниками. В принципе, эти подоконники и стали главной причиной его поспешной женитьбы.

В тот день, два года назад, стояла такая же весна. Они собрались на спектакль. Театр находился в двух кварталах от школы, и Гайанский предложил зайти к нему на работу, в опустевшую к вечеру художественную школу. Маша согласилась. Детишки давно разбежались, и они остались одни в этом непостижимо загадочном здании. Девушка удобно расположилась на подоконнике, обняв согнутые в коленях ноги. Она смотрела в окно, в котором угасал закат. В тот момент она выглядела такой нежной, такой беззащитной и хрупкой, как опавший лепесток весеннего цветка, за секунду до того как теплый ветерок подхватит его и унесет в неизвестность.

– Вот, пожалуйста, кофе, – Гайанский протянул ей щербатую кружку. – Извини, другой посуды нет.

– Ага, спасибо. А там что за здание? – Маша указала на четырехэтажное здание, возвышающееся, над прочими одно и двух этажными постройками квартала.

– Это здание МВД. Только с тыльной стороны.

– Да!? – удивилась девушка. – Каждый день проезжаю мимо, по проспекту.

– Не удивительно. Здания, как и люди, внутренней стороной, отличаются от фасада.

– М, а сахар есть? – поморщилась Маша, пригубив из кружки.

Гайанский суетливо метнулся к столу, за припасами. Обернувшись, он снова взглянул на девушку. Она смотрела в окно, подперев голову ладонями. Волосы, собранные на затылке свисали ниже плеч, а сами плечи были устало опущены. Юрий не мог видеть ее лица, но воображение художника подсказывало ему что сейчас, именно в эту секунду, она не уступает в женственности и загадочности изображениям ставшими шедеврами. «Остановись мгновение! – промелькнула в голове. – Ты прекрасна!»

– Маша! – неожиданно для себя сказал Юрий. – Стань моей женой!

Девушка пристально на него посмотрела:

– Зачем?

– Затем, что ты богиня! – воодушевленно ответил учитель.

– Хорошо, – просто, даже как-то обыденно, согласилась девушка.

Гайанский обнял ее, а она приложила голову ему на грудь. Так они простояли очень долго, забыв про кофе, про театр, наблюдая, как весеннее солнце медленно заходит за уродливое здание министерства.

Потом они спустились в мастерскую. Маша была первой, кому он показывал свои немногочисленные работы.

– Здесь пыльно, – сказала девушка, попав в алтарь творчества.

– Все времени нет прибраться, – оправдался Гайанский, с нетерпением и трепетом ожидая ее мнения о работах.

Она рассеянно оглядела полотна и сухо подытожила:

– Круто …

– Тебе нравится?

– Да, наверно, – нейтрально ответила она, но заметив отчаявшееся выражение лица художника, поспешила добавить. – Я в этом не разбираюсь. Просто, красиво …

– Да? – обрадовался мужчина

– Красиво, – улыбнувшись, уточнила девушка, – с точки зрения бухгалтера. Я бы такую повесила в офисе.

Маша указала на рисунок с огненно красными тюльпанами, изображенных на фоне какой-то демонстрации – силуэты из толпы с плакатами и транспарантами. Перспектива фона была намеренно искажена, и казалось, будто манифестация проходит вдоль стены, на которой растут эти самые тюльпаны. Люди в толпе выглядели грязными, жирными пятнами на девственно алом полотне.

– «Блошиный смотр», – обрадовался Гайанский. – Дарю! Забирай прямо сейчас.