– Погоди, государь, – Федька за его спиной появляется, как черт из табакерки выпрыгивает. – Пущай молится! Его-то молитвы все быстрее до Бога дойдут! Глядишь, и тебе легше станет!
– И то верно, – Царь разом успокаивается да на трон обратно садится. – Молись, Филипп! Посему велю я отбыть тебе в Тверской Отрочь монастырь на вечное поселение.
Федька вздохнул с облегчением и на Филиппа взглянул. Тот улыбнулся ему одними глазами, будто окутал светом чистым и спокойным.
На том суд и закончился. Филиппа в сани кинули да, накрыв овчиной прокисшей, увезли в монастырь дальний.
Федька по лестнице дворцовой идет да шапку в руках расправляет.
– Эй! Басманов! – его Богдан окликает. – Ты пошто решил советы Царю давать? Али совсем страх растерял?
– Да коли рядом с ним нет того умного, кто ему подскажет, почему не посоветовать? – Федька усмехается.
Прикусил Богдан губы пухлые да так наверху лесенки и остался. А Федька шапку на голову напялил, тулуп овчинный кушаком подпоясал да вышел из ворот дворцовых на воздух свежий, морозный.
Едет он на коне по улицам узким и вдыхает тот воздух полной грудью. Солнце, в снежных россыпях отражаясь, ему глаза слепит. И бежит по его щеке слеза одинокая. Не то от мороза крепкого да солнца яркого. Не то от тоски глубокой, что душу, словно льдом, сковала.
========== Глава 28 ==========
Зимой все чувства обостряются. Бьются они, словно ветки голые деревьев, да сердце колют. У кого любовь в душе, тому раны те сладки. А у кого раскаяние – сердце кровью обливается.
Вот уже третьи сутки мечется Федька в бреду горячечном. Бьется его тело, огнем объятое, на перинах душных. Из горла хрипы раздаются да мычание несвязное:
– Грешен… Господи… Убей лучше… Не могу терпеть боле…
Варвара вокруг него голубкой вьется. Отвары да снадобья ему в рот заливает. Рубахи, от пота мокрые, меняет. Подушки мягкие под голову кладет.
На четвертый день Федька глаза открыл. Огляделся вокруг, рукой по лицу, щетиной черной заросшему, провел да вздохнул тяжко.
– Слава Богу! Очнулся! – Варвара воскликнула и бросилась слуг звать, чтобы они постель сменили да воды нагрели для омовения. А Федька с трудом на полатях сел да глаза устало прикрыл.
– Зачем, Господи? Почему не забрал меня? Или ты мне шанс даешь, душу свою спасти? Так нет такой молитвы, чтобы грехи мои замолилися.
А наутро в ворота гонец стучится. Кричит на всю улицу:
– Федора Басманова к государю!
Федька с полатей поднялся с трудом великим и к двери пошел.
– Куды ты, Феденька? Слаб ты совсем. Скажися больным, – Варвара мужа за рукав рубахи хватает.
– Не могу я государю отказывать. По зову его надоть хоть из могилы встать. Иначе опала уготована, – Федька ей отвечает. – Пусть одежу мне принесут. Я к Царю еду.
– Какую несть-то? – Варвара головой качает. – Праздничную?
– Неси черную, опричную, – Федька говорит, порты надевая.
Конь вороной домчал его до дворца в одночасье. Встал как вкопанный возле лестницы высокой, дожидаясь, пока седок его спешится. Федька с трудом на землю спустился. Проседает и колышется она под ним, словно болото зыбкое. Ветер под тулуп овчинный лезет. Пальцами тонкими ледяными кожу дерет. Федька плечами от холода повел да, покачиваясь, в Царевы полати поднялся.
– Пришел? – Царь спрашивает, головы, от бумаг не поднимая.
– Как могу я ослушаться своего хозяина? – хрипло ему Федька отвечает.
– Вот и правильно, Федя! Ты, как пес мой верный, по первому зову прибежал, – Царь глаза на Федьку поднимает и супится недовольно. – Ты что-то, Федя, на покойника похожий. Али просто не рад своего государя видеть?
– Рад, государь, – Федька отвечает и тяжело на лавку усаживается. – Занемог на днях.
– Так, слушай меня внимательно, – Царь глаза щурит и голос понижает. – Помнишь ли Филиппа, Колычева? Того, что в монастыре гнить должен?
– Помню, – Федька коротко головой кивает, и сердце его больно в груди дрожит.
– Так вот. Сослали, стало быть, мы его в ссылку вечную. Чтобы наказать за измену и дабы предать его имя забвению. А к нему в монастырь паломники толпами повадились. В святого молва народная его превратила. Говорят, лечит он и тела, и души людские, – Царь чарку серебряную берет и со злости ее в руках сминает. – Так вот, дело у меня к тебе, Федя. Тайное. Надо бы помочь Филиппу к Господу ближе стать. Настолько ближе, чтобы больше не к кому хаживать было.
Услышав это, Федька с лавки подскочил. Голова его огнем вспыхнула. Сердце в груди замерло. Покачнулся он, рукою за угол стола ухватился, но не удержавшись, рухнул на пол как подкошенный.
Очнулся он, на лавке лежа. Над ним лекарь царский склонился. Руку его над тазом держит. А из раны резаной в тот таз кровь черная льется. Федька голову от того отвернул да в сторону поглядел. А там, у окна светлого, фигура черная, сгорбленная. Глаза, кровью налитые. Нос крючком вниз смотрит. Губы в тонкую линию сжались, а на голове плешивой венок из волос редких топорщится.
– Ладно, – Царь тихо говорит да на Федьку косо смотрит. – Малюте надобно то дело поручить. А ты, Феденька, видать, слаб для ентого.