И снова комнаты душные и ночи бессонные. Федька будто в аду живет. Ни есть, ни спать не может. Голова, как нарыв гнойный, дергается. Нервы – словно нити натянутые. Ночами Федька то по комнате взад-вперед мечется, то на перинах мягких без сна томится. Лишь под утро иногда забывается.
До Рождества уж меньше месяца осталось. Болезнь прочь ушла, а тяжесть в душе грузом тяжким так и осталась. Лежит Федька ночью да в потолок таращится. На плече у него жена спит. В колыбельке сын маленький посапывает. А ему неймется. Осторожно, чтобы жену не будить, поднялся он с полатей да к оконцу подошел. А за окном небо темное, звездами усыпанное. Землю свет Луны яркий освещает. Снег под ним блестит, словно золотом сусальным покрытый. Смотрит Федька на лик лунный и видит он в нем лицо доброе, с глазами светлыми. Филипп с неба ему улыбается, и голос его тихий прямо в душу Федьке льется.
– Я прощаю тебя…
– Нельзя мне того простить, что я с тобою сделал, – Федька Филиппу отвечает. – Сколько бы ты меня ни прощал, сам себе того не забуду.
– Душа твоя прозрела, Федор, раз за собой вину чуешь, – Филипп тихо молвит.
– Скажи мне, Владыко, могу ли я еще душу свою спасти? – Федька с надеждой на Луну смотрит.
– Душу свою любви открой. Жизнью своей жизнь другого защити. Молись за души заблудшие, – Филипп молвит и, отвернувшись, медленно по звездному небу идет.
Обернулся он к Федору, улыбнулся и исчез, будто его и не было.
– С кем ты там говоришь, Феденька? – жена голову с подушки поднимает и испуганно на мужа смотрит.
– С Богом, – Федька улыбается и Луне чистой рукою машет.
========== Глава 29 ==========
Уж несколько месяцев Царь Федора к себе не требует. А тот все честно службу несет. В Царской страже в дозоры ходит. Вечерами сыновей уму-разуму учит. Праздники с отцом да братом проводит, кровушку молодецкую разгоняет, охоту снаряжает на птицу да зверя мелкого.
Возмужал за то время Федор. Бородку окладистую отрастил. Сгинула красота девичья, а на смену ей мужская проявилась. Да не хуже прежней!
Осень нынче рано настала. Деревья золотом усыпала да цветы медом наполнила. Едет Федор по степи широкой и вдыхает аромат сладкий. Конь под ним гарцует, а тушки зайцев да тетеревов, к седлу притороченные, словно танец веселый танцуют. Хорошо поохотились. Только тяжко у Федора на душе. Чует сердце беду неминучую.
Остановились они передохнуть да коней напоить. Разожгли костер да тетерева в углях запекли. После ужина сытного улеглись на траву высокую подле речки быстрой. Федор в небо темнеющее смотрит, глаза черные на лучики последние теплые щурит да травинку грызет.
– Что при дворе нынче деется? – у отца спрашивает.
– Обезумел совсем государь. Всюду ему заговоры да смуты мерещутся, – воевода вздыхает. – Ужо и к своим, опричным, нету доверия. А как царица-матушка померла, так он удумал смотрины устраивать. А бояре да князья и рады стараться. Разоденут дочерей своих да к Царю ведут. А тот на девок налюбуется да самую ладную из них в опочивальню тянет.
– А как же Богдан? – Федор ухмыляется. – Ужели чина высокого не заслужил, Царя ублажая?
– Не чета он тебе, Федя, – воевода грустно улыбается. – Ни умом, ни красотой не блещет. Али в играх любовных не горяч. Так и служил при дворе незаметно. Давеча в рынды Царь его захотел. Теперича ходит Богдан разодетый, как петух, весной токующий, а толку от него нет.
– Ну, меня Царь не хватается, и то ужо хорошо, – Федор вздыхает да травинку выплевывает.
Будто сам и сглазил себя Федор. Ровно через десятину после беседы той застучал в его ворота гонец царский:
– Федора Басманова к государю!
Заседание думское было срочно Царем созвано. Понаехали бояре да князья опричные со всех концов. Воеводы скромно в уголке сидят. Сотники двери подпирают.
– Собрал я вас, други мои верные, чтобы волю свою изъявить! – Царь с трона громко глаголит да на собрание глаза красные пучит. – Заговор у нас под носом тлеет. Словно хворост влажный. Кабы пламенем не полыхнуло. Стало быть, надоть нам сей костер назревающий затушить! Кровью супостатов да изменников, кои в Новгороде засели. Посему сбираю я войско опричное для подавления мятежа того. Сам его возглавлю и поведу к стенам Новгородским. Не оставим камень на камне от града того! И не пожалеем вражин да злодеев!
– Государь, – Федор Басманов со скамьи поднимается да на средину зала выходит. – Дозволь молвить?
– И кто у нас такой смелый? – Царь щурится.
– Федор Басманов. Аль забыл меня? – Федька отвечает.
– Федя? Не признал... – Царь хмурится. – Говори, про что думаешь.
– А мыслю я, государь, что нету у нас причины Новгород разорять, – Федька говорит, и в зале тишина воцаряется, как на погосте монастырском. Только огонь в факелах трещит да Царь тяжело на Федора дышит. – Ты вспомни. Сколько за год в казну царскую купцы новгородские злата приносят? Пошто же курицу, что яйца драгоценные несет, под топор пущать?
– Ты… – Царь от злости запинается, но в руки себя берет да Федору молвит: – Ты, Басманов, опосля сбора ко мне зайди. Мы с тобой с глазу на глаз потолкуем.
Федька на место сел, а зал ожил да зашелестел шепотом испуганным: