Пес и волчица

"Она. Ты уже видел ее. Хозяйка дома, где мы нашли ночлег в Риме. Ее зовут Ливия".

"Она в опасности?"

"Сейчас скорее нет, чем да, но судя по самнитскому благоразумию, дела пойдут скверно и тогда она окажется в опасности. Защитить ее некому, я буду далеко. Она очень нужна мне".

"Так поездка в Беневент была..."

"Проверкой. Ты все понял правильно, дружище. Здесь, в Италии, совсем мало людей, кому я мог бы доверять. И ты один из них".

"Значит, мы расстанемся? Куда же отправишься ты?"

"Во Фракию, а там, куда кривая вывезет".

"Лукавишь, Аппий. Такие, как ты, на судьбу не полагаются".

"Я не могу тебе сказать всего".

"Понимаю".

"Ой ли?"

Аппий покачал головой.

"Ну да ладно. Я дам тебе письмо к Ливии. Вместе доедем до Капуи, там распрощаемся. Я отправлюсь в Брундизий, ты в Рим. Подумай, готов ли ты вступить на этот путь. Еще не поздно отказаться. Ты человек со стороны, ничем мне не обязан. И ты -- римский гражданин. Пойдешь против Волчицы -- она не простит".

"Да какой я гражданин", -- грустно усмехнулся Ганник.

Довольно долго они ехали в молчании.

"Ты хочешь, чтобы Волчица сдохла?" -- спросил галл.

"Да".

"И ты собираешь вместе ее врагов?"

"Да".

"Ну что ж... Я с тобой Аппий. По правде сказать, я никогда не хотел жить вечно".

Прим дважды вспоминал этот разговор, случившийся два месяца назад: первый раз на борту купеческого судна на пути из Брундизия в Диррахий[181]

, и вот теперь, снова. Он так и не смог себе ответить на вопрос, правильно ли поступил, втравив в это дело Ганника, в сущности, совершенно постороннего человека. Галл остался в Италии. Он вернется к Ливии и будет ее защищать. Даже ценой своей жизни. Галл поклялся и Аппий знал, что клятву он исполнит.

"Я бы исполнил?"

Аппий вздохнул. Что-то он легко стал отправлять людей на смерть. Брать с них слово, зная, что они его сдержат. Зная, что он, Аппий Прим, Поликсен Милетский, обладатель еще тысячи имен, сам бы в невыгодной ситуации на любую клятву наплевал не раздумывая. Пожертвовал бы всем и вся. Нет, не во имя спасения своей жизни, ради дела. Даже не так -- ради Дела.

"Привык, что очень важен. Сам себя таковым назначил. Привык считать себя дамкой, внушил, что противник играет одними дамками[182]

. Н-да... Но разве все они умирали за меня? Нет, я давал им цель, достойную оплаты жизнью. Они понимали это!"

Молодой жеребчик неспешно вез его по тропе, петляющей у подножия отвесных скал. Внизу, по правую руку, пролегла серебряная лента Генуса. Река катила свои воды на запад, огибая поросшие ельником утесы. Здесь, в самом начале предгорий, она была еще судоходна, хотя большие морские корабли не рисковали заходить так далеко от устья. Лишь местные племена отваживались ходить по стремительной волне на своих узких длинных челнах меж редкими скальными островками.

Ранняя осень. Лес стоит во всем своем великолепии, сверкая роскошными царскими одеждами. Ветер раскачивает золотую листву, заставляя ее сверкать тысячью маленьких солнц. Последние безоблачные дни, прощающегося лета.

Аппий улыбался. Улыбался солнцу и небу. В это время года он непременно чувствовал могучий прилив жизненных сил и необыкновенную ясность мысли. Теперь ему казалось странным и обидным, что долгие годы, проведенные в восточных и южных краях, он был лишен этой неповторимой красоты. Ветер трепал его волосы, и всадник дышал полной грудью. Как давно он не ощущал ничего подобного...

А ведь тогда тоже была осень, но совсем другая. Сырая, промозглая. И тропа та же самая. Как странно, столько лет прошло...

"Надо же. Тропу вспомнил. А имена их помнишь? Тех, кто шел тогда по этой тропе? Ведомый Целью, ради которой жизни не жалко".

"Помню! Андроклид и... его люди".

"Его люди... Как повезло Андроклиду, его запомнили папирусы. И смог запомнить Аппий Прим, любитель почитать старинные свитки. Поистине - великая судьба досталась мужу!"

"Чего ты хочешь от меня?!"

"Того же, что и ты. Ведь ты -- это я".

Взобравшись на четыреста локтей над рекой, тропа миновала высшую точку подъема и пошла вниз.

Сал-Скапела, Серая Скала. Давно уже ожидаемая, она все равно появилась внезапно. Раздвинулись, нависающие над тропой еловые лапы и всаднику открылся величественный вид. С вершины холма, высотой в двести локтей, долина Генуса просматривалась на десятки стадий. Русло реки делало здесь причудливый изгиб, образуя своеобразный полуостров с узким перешейком. На полуострове возвышался громадный утес с лишенными леса склонами, издали напоминавший грязно-серый кристалл соли. На вершине утеса угадывались стены и массивные приземистые башни древней иллирийской крепости.