Пьеса для расстроенного пианино (СИ)

Мой локоть был подложен под голову, и я почувствовала, как на него стали падать слёзы. В таком холоде они были обжигающе горячими. Я обняла её ещё крепче, и она прижалась ко мне, как ребёнок. Мы так и замерли в этой позе, пролежав в ней до самого утра.

Утро следующего дня началось как обычно. Фриде и словом не обмолвилась о том, что было ночью. Она вела себя как всегда. Я подумала, что, чтобы оставаться сильной, нужно иногда себе позволять маленькие слабости. Это нужно, чтобы окончательно не рехнуться. Одному Богу известно, как близко все мы были к помешательству, и как часто многие из нас переступали эту грань, совершая самоубийственные поступки.

Признаться, тогда я не придала этому происшествию особого значения. Если бы вы знали, мадам Леду, в каком аду мы жили, вы бы меня поняли.

Выпал первый снег, и нас перестали заставлять копать землю. С этих пор мы шили одежду для заключённых в специальных цехах. Целый день. Эти самые полосатые робы и бесформенные халаты из какого-то выкрашенного старья. Мне раньше никогда не доводилось шить, тем более, строчить на машинке. Они постоянно заедали. А нитки запутывались и рвались. Но Фриде показала мне, как это делается, и я быстро научилась. Потому что это было лучше, чем копать или носить камни. Это было намного легче, и все мы надеялись, что на этой работе нас продержат подольше - хотя бы до конца зимы. Но чтоб остаться, мы должны были выполнить план - сколько-то там халатов в день. За этим строго следили. Если вещь расползалась в руках - нас наказывали - выгоняли на мороз и оставляли там стоять неподвижно несколько часов к ряду. От такого стояния пальцы на ногах и руках чернели и отваливались, и люди часто умирали от заражения. Позже мне доводилось слышать, что форму для офицеров СС шили заключённые в концлагере "Бухенвальд". Это была куда более ответственная работа, и если ты не справлялся, то расстреливали сразу.

Однажды в середине рабочего дня ко мне подошла надзирательница - капо - и приказала встать. Я ужасно испугалась, и вместо того, чтобы промолчать, стала что-то объяснять и тыкать ей под нос сделанную работу. Но она только посмеялась надо мною и приказала идти за ней. Такого раньше никогда не случалось, и я чувствовала, что вот-вот лишусь чувств. Меня вывели на улицу, я обхватила руками плечи, чтобы не замёрзнуть. Меня могли ударить за это в любой момент, но вместо этого капо швырнула мне кофту.

- На, надень.

Она была немкой, но немного говорила по-французски. Такие здесь иногда попадались. "Образованные". Вообще-то, они тоже были заключёнными, но вместо того, чтобы отбывать срок там, в Германии, им предлагали работать здесь на гораздо лучших условиях. Они присматривали за нами. Большинство из них были откровенными садистками. Им доставляло удовольствие самоутверждаться за наш счёт.

Эта отвела меня в какое-то помещение вроде больницы, в котором я никогда не бывала раньше. Меня заставили раздеться и пройти медицинское обследование, и это было... даже слово "стыдно" тут не подходит, потому что в людях, которые его проводили, не было ничего человеческого. Они были хуже, чем животные... Такого гинекологического кресла, как там, я не видела никогда в жизни. Каждая минута там была унижением. Потом была душевая - минуты две, не больше, мне позволили постоять под куском трубы, из которого текла горячая вода. Мне стало так хорошо, что я подумала, что вот-вот потеряю сознание. За это время я умудрилась обжечь спину, после чего мне намазали голову какой-то вонючей дрянью от вшей, и снова послали в душ. Они делали так раза три. И каждый раз меня осматривал врач. Кажется, моё физическое состояние его удовлетворило, так как мне позволили снова одеться, но дали совсем другую одежду. Это было еще не сношенное синее кашемировое платье, выглядевшее, как новое. А ещё нижнее бельё и чулки. На груди было едва заметное пятно - крохотное пятнышко от губной помады. Такие остаются, когда платье быстро стягивают через голову. Как по команде. Тогда его легко испачкать по неосторожности.

Это была конфискованная одежда. Её снимали со всех, кого привозили в лагерь, потом отсылали на сортировку, а потом... мне рассказывали... отправляли в Германию, малоимущим семьям. Я вот до сих пор думаю, каково им было её носить? Этим немцам? Они натягивали её на себя, словно чужую человеческую кожу. Кожу, которую срезали с нас. И они донашивали её за теми, кого здесь травили насмерть. Что они чувствовали в это время? Неужели их не мучила совесть? Неужели им не снились кошмары? Я-то видела их каждый день - как во сне, так и наяву.