Песчаная роза

В этот день Роман наконец осознал то, что поразило его своей очевидностью. Что он живет с женщиной, с которой у него нет ничего общего. Что взаимное влечение в этом смысле ничего не значит, а вернее, значит что-то смутное, тягостное, нелепое. От того, что Ира сама по себе, по-человечески, вызывала у него все более стойкое отторжение, сексуальная тяга к ней все яснее воспринималась как нечто болезненное.

Слово «зависимость» сначала лишь мелькнуло в его сознании, но с каждым днем укреплялось в нем, пугающе укреплялось. Видимо, от этого для него стало остро значимо все, не связанное с Ирой: работа, командировки, книги, разговоры с мамой…

Мама и сообщила новость, которая выбила у него почву из-под ног.

– Ромка, вы скоро сможете переехать сюда, – сказала она однажды вечером.

Ира была на своих танцах или где-то еще – Роман перестал ее об этом спрашивать, чтобы не делать вид, будто это имеет для него значение, – и он остался у мамы поужинать.

– Куда – сюда? – не понял он.

– В эту квартиру. Я… В общем, я выхожу замуж.

Она смотрела с такой странной, совершенно ему в ней не знакомой робостью, от которой у него сжалось сердце. Папа умер семь лет назад, и в последние три года своей жизни, после инсульта, с недоумением глядя на книги, жену и сына, был уже не тем человеком, которого они оба знали. Мамина любовь к нему еще тогда превратилась в сострадание, это Роман понимал и вовсе не считал, что она должна всю оставшуюся жизнь хранить верность умершему мужу. Точнее, он об этом просто не думал.

Когда прошло первое изумление от сообщенной ею новости, он спросил:

– А почему ты говоришь про наш переезд?

– Потому что я уезжаю, – ответила она. – В Канаду. К Дэниэлу.

– Ого! – Роман постарался, чтобы его голос звучал весело. И все-таки спросил: – Ты уверена, что… Да ну, мам! – тут же оборвал он себя. – Конечно, раз ты решила, значит, уверена.

– Да. – Робость сменилась в ее глазах чистой, какой-то совсем молодой радостью. – Мы познакомились на конференции – помнишь, я ездила в Торонто два года назад? – потом Дэн приезжал в Москву, работал здесь по гранту. В общем, у нас было время проверить свои чувства.

Роман засмеялся этим словам, мама тоже. Она была счастлива, а он чувствовал, как ложится на сердце невыносимая тоска. Остаться без единственного близкого человека именно сейчас… Но, конечно, лучше язык проглотить, чем сказать ей об этом.

Мама заплакала только в аэропорту, когда Роман обнял ее, прощаясь.

– Звони мне каждый день, Ромочка, прошу тебя! – повторяла и повторяла она сквозь слезы. – Я должна тебя видеть хотя бы на экране! И если… Если вдруг… Мало ли какие могут сложиться обстоятельства… Ведь ты понимаешь, что мы с Дэном всегда будем тебе рады?

Он целовал маму, уверял, что, конечно, это понимает… И, глядя ей вслед, привыкал к неизбывному своему одиночеству. И не мог привыкнуть.

Глава 27

Единственным положительным следствием маминого отъезда было полное избавление от зависимости, которой – это Роман теперь понимал ясно – были его отношения с Ирой. Или, может, прямой связи тут не было, а просто прошла острота физического влечения, и благодарить за это следовало только течение времени.

Ира и сама отдалялась от него, что вызывало, по правде говоря, большое облегчение. Родительская квартира, в которую они переехали, позволяла существовать почти полностью автономно в бытовом отношении. Если бы еще знать, что делать дальше… Роман помнил, как в степной палатке пообещал, что не обидит ее, и это воспоминание лишало его воли. Он надеялся на Ирино решение и готов был принять любое.

А через полгода после переезда понял, что на ее решение рассчитывать не стоит.

Сначала он заметил, что Ира поздно возвращается домой уже не только после своих танцевальных занятий или посиделок с подружками, а просто ежедневно. Потом ощутил, что сквозь запах ее духов все отчетливее пробивается запах вина. Потом – водки. Потом только эти запахи и остались – ей стало не до парфюмерии вообще. Она спивалась так стремительно, как будто в ее организме отсутствовали ферменты, предотвращающие алкоголизм. А может, так оно и было.

Как действовать в такой ситуации, Роман понятия не имел. Когда Ира еще возвращалась с работы хоть и пьяная, однако вменяемая, на его попытки поговорить о происходящем она отвечала беспечно, но категорично:

– Да что ты себя накручиваешь! Посидели с девчонками, что особенного?

Когда бросила работу и начала уже не приходить, а почти приползать непонятно откуда, с мутными глазами и нечленораздельной речью, говорить тем более стало бесполезно, и по утрам тоже: с похмелья она только кричала:

– Что ты лезезшь в мою жизнь?! Как будто тебе не все равно!

В один малопрекрасный вечер ее привел в квартиру сосед с первого этажа.

– В подъезде под почтовыми ящиками сидела, – сказал он. – Плохо стало, наверное.

Сосед знал Романа с рождения, поэтому говорил извиняющимся тоном, от которого хотелось провалиться сквозь землю. Но Ире в самом деле было так плохо, что, скороговоркой поблагодарив соседа, Роман занялся ею.