Песчаная роза

По сути, коммунальной была теперь и квартира в Сокольниках – с жизнью в разных комнатах, с редкими разговорами, да и не разговорами даже, а так, репликами, которыми приходилось перебрасываться во время бытовых действий. Когда Роману случалось окинуть эту жизнь отстраненным взглядом, становилось так тошно, что хоть об стенку головой. Но случалось такое очень редко – все дни он проводил на работе, которая по-прежнему увлекала его. К тому же он пользовался любой возможностью куда-нибудь уехать – на конференцию, на раскопки, да куда угодно. Это позволяло не думать, что он пустил свою жизнь под откос. В поездках иногда случались романы, вернее, то, что можно было условно так назвать. Пыла, необходимого для того, чтобы название перестало быть условным, он в себе не ощущал, понимая с некоторым даже страхом, что ощутить уже и не хочет.

Когда выяснилось, что Ира сохранила способность ощущать этот пыл, он должен был, наверное, почувствовать облегчение. Но не почувствовал ничего. Вообще ничего.

Что Ира «в отношениях», Роман узнал из ее инстаграма, на который подписался, когда искал ее по сектантским квартирам. В сториз вынырнула и фотография возлюбленного – молодого, с наглыми веселыми глазами, накачанными мускулами и самоуверенной ухмылкой. По внешности это был типичный охранник, приезжающий в Москву для посменной работы. Так это или нет, Роман выяснять не стал. После истории с сектой знакомый юрист оформил его имущественные отношения с Ирой так, чтобы она больше не могла устроить ничего подобного, а до происхождения и профессии ее возлюбленного ему не было дела.

Когда Ира сообщила, что перебирается жить к Вите, в ее голосе звучало торжество: вот ты на мне крест поставил, а я вполне себе ничего и даже нарасхват.

– Так что в полицию не обращайся, – добавила она. – Витя сам там служит.

– Не буду, – кивнул Роман. – Я в командировку уезжаю.

– Ну и уезжай, – фыркнула она.

«У меня все хорошо!» – читалось в ее глазах.

Роман впервые за последние годы почувствовал надежду на то, что его жизнь может пойти иначе. Он не думал, в чем могли бы выразиться перемены, его просто охватило чувство свободы. От Иры с ее незадачливостью, в которой он необъяснимым образом виноват, от тещи с ее расхожей пошлостью… И от себя самого, такого, к какому стал уже привыкать – придавленного тяжелой пустотой той части жизни, которую у людей составляют чувства.

Свобода длилась полгода. Все это время Роман по капле впитывал ее в себя, радуясь каждому признаку исцеления. Приближающееся сорокалетие, которое, он слышал, некоторые не празднуют из какого-то суеверия, нисколько его не пугало. Силы просыпались в нем, мысли прояснялись, физическое здоровье тому способствовало. Он стал ходить после работы в спортзал, в бассейн – ловил в себе бодрость…

Из бассейна Роман и возвращался вечером, когда ему позвонила Ира. Точнее, позвонили с ее номера – звуки, которые он услышал, не позволяли определить звонящего. Это были судорожные всхлипы и хрип такой жуткий, что он казался предсмертным.

– Ира! – закричал Роман. – Что с тобой?!

– Помоги мне… – наконец донеслось из телефона.

Тоже хрипло, едва различимо, но хотя бы ее голосом.

– Где ты?! – проорал он.

После этого ее телефон, кажется, упал в снег: в нем что-то зашуршало, потом затихло. Но по крайней мере он был доступен. Роман активировал поиск, который включил на своем айфоне еще во время Ириных запоев. Местоположение ее айфона высветилось сразу. По какому-то зловещему – или наоборот? – совпадению он находился здесь же, в Лужниках, недалеко от бассейна. На такси Роман доехал за десять минут.

Ира, одетая в домашний халат, сидела на пружинной уточке в углу дворовой детской площадки и, согнувшись в три погибели, мерно на ней раскачивалась. Когда Роман подбежал к ней, она не распрямилась. Он сам попытался ее распрямить – и в ужасе отшатнулся.

Она была избита так, что неразличимыми стали черты ее лица. Кровь текла из носа, пузырилась на разбитых губах, глаза превратились в щелки. Когда Роман прикоснулся к ней, она тоненько, по-щенячьи взвизгнула от боли и стонала все время, пока, завернув в свою куртку, он нес ее до машины.

Роман только по дороге сообразил, что надо было вызвать «Скорую» и полицию прямо во двор. Но когда сказал об этом Ире, она, морщась от боли, проговорила разбитыми губами:

– Не надо… полицию… он сам… полиция…

В приемном покое травматологии, где Роман два часа ожидал, пока Иру осмотрят, ему сказали, что у нее сотрясение мозга, сломано два ребра, и что дома она должна будет находиться в полном покое. Врач смотрел на него с отвращением, хотя Ира сказала, что ее избили на улице неизвестные хулиганы.

Дома, укладывая ее в кровать, Роман спросил:

– Где он живет?

– Не надо, Ром, – морщась от боли, проговорила Ира. – Ничего ты ему не сделаешь. Мент же.

– За что он тебя избил?

Ему сразу же стало стыдно от бессмысленности и бестактности этого вопроса. Ира, кажется, бестактности не заметила. Во всяком случае, ответила с какой-то обреченной безучастностью:

– Так. На нервяке. Выпил, приревновал. – И добавила: – Я к нему не вернусь?