Песенка для Нерона

Хвост сказал, что это пустяки, и у меня возникло подозрение, что он чем-то расстроен. Почти виноват. А мгновением позже Александр подтвердил это, добавив, что это самое малое, что они могли для меня сделать. Это было уже интересно.

— О? — сказал я. — Что ты имеешь в виду?

Они переглянулись, как парочка смущенных горных пиков.

— По правде говоря, — сказал Хвост, — нам немного не по себе из-за... ну, ты понимаешь.

— Это было неправильно, — сказал Александр. — В смысле, он был так добр к нам. Мало про кого это можно сказать, понимаешь ли.

О ком он говорил — о Поллионе или Луции Домиции? Могло быть и так, и эдак, но только если они чувствовали вину перед Поллионом, зачем проявлять участие ко мне? Я решил попытать удачу.

— Да, — сказал я. — Ну что ж. Со всем уважением, но там, откуда я родом, говорят, что словами дела не поправишь. Он вам верил.

Я вам честно скажу, несмотря даже на их размеры и устрашающий вид, я почти пожалел, что сказал это, потому что мое заявление определенно причинило им боль. Александр отвернулся; Хвост застыл, уставившись на носки сандалий. Они не пришли в ярость, ничего такого — им было просто очень стыдно. Некоторые время они стыдились (а плечо барашка по-этрусски тем временем стыло, но я не хотел сбить настроение; горькие упреки звучат не так убедительно, если изрекать их с полным ртом). Затем Александр сказал:

— Знаешь, что самое плохое? — Хвост положил ему руку на плечо, но Александр стряхнул ее. — От чего мне очень, очень худо? — продолжал он — Он был моим героем, понимаешь? Я боготворил его: эти чудесные песни и поэмы, этот голос — я был на всех публичных выступлениях, я даже переодевался сенатором — пурпурная полоса и все прочее, чтобы пробраться на концерты для узкого круга. Люди считают, что если ты гладиатор и родился в деревне, то лишен утонченных чувств, не способен ценить музыку и поэзию. Херня, — яростно выплюнул он. — В те времена я бы охотно отдал правую руку за возможность встретиться с ним и сказать, как я люблю его музыку. Ну вот, я сказал это. Кто-то предлагал представить меня, но я не решился, я был слишком робок. Я хочу сказать, это было все равно как встретиться с Фебом Аполлоном — что я мог сказать ему? И вдруг выяснилось, что я с ним действительно встречусь...

— Чтобы дать ему по голове, — пробормотал я. — Ты должен гордиться.

— Не надо, — Александр содрогнулся. — Послушай, ты должен верить мне, мы ничего не знали. О, мы знали, что она командует представлением, но считали, что она действует по указке Поллион. Мы не знали, что она связана со Стримоном и его бандой. Иначе...

— Серьезно? — перебил я. — И где же вы были, когда они ворвались и принялись убивать направо-налево? Вы двое вполне могли их остановить. Или вы испугались?

Хвост дернулся, когда я это сказал, но Александр только печально посмотрел на меня.

— Мы были на кухне, понимаешь? — сказал он. — Мы резали лук, и вдруг вбегает толпа мужиков с мечами и дубинками. Мы же понятия не имели, что происходит. Мы решили, что это, должно быть, ограбление, только они сказали нам: оставайтесь на месте, и никто не пострадает. Слушай, мы покинули арену живыми и почти невредимыми, мы за свое заплатили. Ты хочешь, чтобы мы вдвоем кидались на десяток вооруженных мужиков, даже не разобравшись, что происходит? Нет, мы не двигались и они не двигались, а потом кто-то позвал их, они свалили и оставили нас одних, потом мы услышали крики и бросились в обеденный зал, но все уже было кончено. Только трупы повсюду. Мы по-прежнему не понимали, что происходит, но тут появилась Бландиния и сказала нам...

— Мы должны были убить ее, — пробурчал Хвост. — Да только это ничего бы не исправило. И нам не хотелось, чтобы нас грохнули люди Стримона, благодарю покорно.

— А потом, — продолжал Александр, — она сказала, что идет за тобой — так мы узнали, что ты арестован, поэтому пошли с ней и забрали тебя оттуда. Вот и все, что мы сделали, честное слово.

Я вздохнул. На самом деле я не мог их винить, но и признавать это не собирался.

— Вот именно, блин, — сказал я. — Только это вы и сделали. Не очень впечатляющее достижение, а?

И пока я это говорил, кто-то из богов, верно, шепнул мне на ушко одну штуку, потому что я продолжил:

— Если бы я был знаменитым гладиатором, лучшим гладиатором в мире, как вы, и если бы у меня был верный поклонник, которой боготворил землю, по которой я ступаю...

Александр тихонько всхлипнул, как голодный пес, но я продолжал.

— Если бы он оказался в смертельной опасности, я бы уж попытался спасти его, вместо чтобы стоять и ныть. Он верил в вас обоих. Он все время о вас говорил, знаете? — да как вы были хороши, да как он мечтал познакомиться с вами, все в таком духе. Я уверен, когда его тащили прочь, он думал: ничего страшного, Александр и Юлиан придут на помощь...

Это добило Александра. Он разрыдался, роняя огромные слезы в мою фасоль.