Читаем Песенка для Нерона полностью

— Кто, я? — кабатчик был слегка шокирован. — Я нигде не бываю. Слишком много дел. За всю жизнь дальше деревни не уезжал.

— Серьезно? — Луций Домиций задрал бровь. — Ты и в Риме никогда не был?

— В Риме? Боже, нет.

— Но он всего лишь в дне пути по хорошей дороге. Даже меньше, если верхом.

— И откуда такой занятой человек, как я, сможет выкроить этот день? Кабак сам по себе не работает, знаешь ли.

Луций Домиций прищелкнул языком.

— Величайший город мира у тебя прямо за дверью, и ты в нем не бывал. Тебе что, даже не любопытно?

— Нет.

Это, кажется, все объясняло.

— Прекрасно, — сказал Луций Домиций. — Да и с чего тебе любопытствовать? Всего-навсего скопление домов и лавок, да плюс несколько храмов и тому подобного. Делов-то.

Кабатчик кивнул.

— Именно так я и думаю, — сказал он. — И вообще, если я захочу поглядеть мир, мне достаточно окинуть взглядом питейный зал. Кого там только нет! У меня всякого сорта люди останавливаются. Торговцы, дельцы, всадники, даже чужеземцы. Один раз ночевал сенатор. Мне не нужно путешествовать, все сами являются ко мне.

— Верно, — Луций Домиций мрачно улыбнулся. — Кто знает, может, когда-нибудь прямо здесь, у тебя в кабаке, остановится римский император.

— Это было бы что-то, — сказал кабатчик. — Хотя не сказать, чтобы я об этом мечтал. Для дела хорошо — люди приезжали бы посмотреть, где ночевал сам Цезарь; но ему ж подавай все по первому разряду и быстро, и я не уверен, что он стал бы платить. Когда тут был сенатор, он погнал меня в деревню за выдержанным фалернским и гиметским медом, и мы ни разу не видели его денег. Ублюдок, — добавил он печально. — Да недельный запас свинцовых белил для его дружка стоит дороже, чем все заведение. Тем не менее, какой смысл жаловаться?

В общем, так мы и жили; и сказать по правде, видал я местечки и похуже. Через некоторое время стало немного скучно, поскольку заняться было совершенно нечем. Спасало только то, что кругом постоянно толпился народ и было, с кем поговорить. Так я узнал кое-что новенькое. Новый император, Тит Цезарь, справлялся отлично; по общему мнению, он вполне мог оказаться и получше старика, ведь он родился благородным, а Веспасиан Цезарь начинал жизнь никем. В последнее время в городе происходило много интересного: открытая война между двумя уличными бандами, во время которой сгорел целый квартал и погибла куча народу — даже один высокородный господин был зарублен в собственном доме, хотя он, вероятно, был как-то связан с разбойниками. Конечно, стражники обрушились на них, как лавина и показали бандитам, где их место, потому что это не дело — перегораживать улицы баррикадами и поджигать дома, Тит Цезарь не тот человек, который станет это терпеть. По всему выходило, что банда побольше — ребята Стримона — были выполоты, как сорняк, хотя самого Стримона и не поймали (впрочем, это только вопрос времени); другого, Сцифакса, уже некоторое время никто не видел, так что он, возможно, принял разумное решение и свалил из города. В общем, такая мощная атака на криминалитет впечатляла и лишний раз показывала, как важно, чтобы на троне сидел человек решительный. Не то что в недоброй памяти старые дни, соглашались все.

У меня новости вызвали смешанные чувства. По всему выходило, что мы с Луцием Домицием умерли очень вовремя, потому что иначе на месте Стримона и Аминты я бы испытывал сейчас самые нехорошие чувства по отношению к нам, равно как и желание разделить с кем-нибудь свои неудачи. Более того, будь я еще жив, я бы очень серьезно подумал о переезде, возможно, в Индию, Иберию или на Острова Лотофагов — и уж никак не околачивался бы на постоялом дворе не более чем в дне пути от города. Но когда вы мертвы, труп ваш сгорел, на угли рухнуло одно или два здания, можно не беспокоиться о подобных вещах. Можно сказать, что смерть была самым разумным решением в моей жизни.

Пару раз я ловил себя на мыслях о сокровищах Дидоны. Ну, я с вами согласен; но у меня образовалась масса свободного времени при отсутствии всяких дел. Я думал: конечно, все это напоминает о рыбьем меху и перьях кентавров, но такие люди, как Стримон и Аминта, вообще-то не склонны верить в сказки. Если они по этому поводу так расстарались, значит, за историей что-то да стоит — что-то, о чем Луций Домиций или его всадник, возможно и не знали. Может, и вправду в какой-то пещере лежит огромная груда золота и серебра, а если так, в сидении на месте нет никакого прока. Это привело меня опять-таки к мыслям об Одиссее, как его выбросило на тот берег, и в результате он завладел большим количеством золота и серебра, чем у него было после разграбления Трои. Я думал о словах Луция Домиция, что если бы он нашел сокровища Дидоны, то оплатил бы все долги империи и все его проблемы остались бы в прошлом. И я подумал: а что если нас с Луцием Домицием как раз и выбросило на берег без ничего, кроме кожи и грязи под ногтями, чтобы мы нашли это сокровище? В один миг мы бы стали так богаты, как он когда-то был, и даже богаче. Я думал: а что, что если мы найдем Схерию и ее счастливый берег?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века