Песенка для Нерона

(Только у нас хватит здравого смысла не возвращаться после этого домой. Я, может, и не семи пядей во лбу, но и не такой тупой, как Одиссей. Мы бы остались в Стране Розовых Слонов, между этим миром и следующим, как люди, которые умерли, но не перестали жить. Да, думал я, к этому я бы как-нибудь привык. Ну то есть, какой смысл отправляться в странствие или даже возвращаться домой, если любое выбранное тобой место заведомо ужасно?).

Утром четырнадцатого дня я сидел на подставке во дворе, пытаясь сообразить, как в два рыла вытащить из пещеры тысячу тонн золотых слитков, а потом поднять из на утес (я думал: блок, тали, лебедка, приводимая в движение мулами; можно также подумать о тех маятниковых кранах, которыми в Месопотамии качают воду), когда услышал знакомый голос. На голоса у меня тоже хорошая память — еще один навык, необходимый в нашей профессии — а кроме того, этот голос было нетрудно запомнить. Примечательный голос, можно сказать; не так давно я был готов отдать все за возможность его слушать.

Скатываясь с подставки и прячась за ней, я думал, что Луций Домиций, может быть, не такой и дурак с его беспрерывными страхами быть узнанным по голосу. Если хотите знать мое мнение, голос узнать гораздо проще лица.

Это была та проклятущая девка, Миррина; вы помните — милая, заботливая, милосердная сестра Аминты, известного так же как Сцифакс, бандит. Она разговаривала с одним из конюхов, довольно неплохим парнем по имени Марк Мезентий. За последние дни я несколько раз сыграл с ним в бабки, он оказался приятным собеседником и умел проигрывать с достоинством. В общем, Миррина просила окружить ее лошадь особой заботой, потому что бедной животинке в последнее время, кажется, нездоровится; нельзя сказать, что с ней определенно что-то не так, но аппетит у нее хуже, чем обычно, а иногда, когда она смотрит своими глазками, кажется, что ее что-то беспокоит. Серьезно, я не преувеличиваю; вот так она и говорила, слово в слово. Мой приятель Марк вовсю подыгрывал, потому что не ему сообщать гостям, что те слетели с катушек; он сказал, что будет особенно внимателен к Жимолости (таким именем она припечатала несчастную тварь) и да, он запомнил, что гриву ей следует расчесывать как она любит, слева.

Удивительно, как быстро может измениться мнение о человеке. Не так давно я был вышиб Марку глаз за то, что осмелился говорить с ней. А сейчас я надеялся, что своим идиотским сюсюканьем он задержит ее настолько, что я успею сквозануть через двор и предупредить Луция Домиция. Думаю, то, как вы смотрите на человека, зависит от того, где вы есть, когда вы есть и чем его братья занимаются на работе.

Мне повезло. То ли Марку нравилось слушать херню, то ли он привык быть вежливым с гостями и не смог побороть привычку, то ли решил, что ради симпатичной девочки можно и потерпеть, даже если она беспрерывно мелет вздор, а ему не повезло родиться глухим. Неважно; я об это не думал.

Я был слишком занят, притворяясь маленькой мышкой, семенящий на своих крохотных лапках через двор, и достиг в этом больших успехов. Едва оказавшись в каретном сарае, я перестал семенить и пронесся через него как пьяный германец. Луций Домиций штопал рубашку.

— Поднимайся, — рявкнул я. — Они здесь.

Он посмотрел на меня.

— Кто — они?

— Аминта, — сказал я, и он выполнил прыжок из положения сидя, воткнул в себя иголку и не заметил этого. — По крайней мере эта его мерзкая сестренка здесь, треплется с Марком-конюхом.

— Ты уверен, что это она?

Я не стал утруждать себя ответом.

Луций Домиций встряхнулся с головы до него, как мокрый пес.

— Это нечестно, — сказал он. — Знаешь, что? Меня уже тошнит от этого. Куда ни глянь, какая-нибудь дрянь к нам ползет, а ведь мы на сей раз даже не сделали ничего плохого, ну разве что сперли арфу. Ладно, каков план?

— План? Да нет у меня никакого, блин, плана. Для разнообразия придумай ты что-нибудь.

— Ладно, — он встал и зачем-то оглянулся. — Лезем на чердак, спускаемся по подъемному крану в канаву на другой стороне, и через пастбище бежим на дорогу. Если не будем тупить, то через пару часов окажемся в Пренесте.

Звучало неплохо.

— Пошли, — сказал я.

— Минутку погоди, а? — он все еще искал что-то глазами. — Похоже было, что она знает, что мы здесь? Я имею в виду — расспрашивала она конюха о нас или что еще?

Я покачал головой.

— Она болтала о своей лошади, — сказал я.

Я видел, что он решил не заморачиваться такими вопросами; затем какая-то идея плюхнулась на поверхность его мозга, как птичье дерьмо в бочку с питьевой водой.

— Лошади, — сказал он.

— Что — лошади?

— Мы украдем их лошадей, — ответил он, натягивая рубашку через голову. Иголка с ниткой так и торчала из нее, но я не стал обращать его внимание на это. — Двух птичек одним камнем. Мы поедем, они пойдут. Держи, — он подхватил маленький самодельный вьюк, который сшил из обрывков мешковины. — Давай за мной.