Песенка для Нерона

— Ну вот, — сказал он, — я знал, что ты обидишься — наверное, потому и свалился с пресса. Но я всегда говорю, что думаю, так уж я сделан. Не хотел тебя обидеть, но из песни слова...

Я замахал руками.

— Слушай, — сказал я. — Я совершенно не злюсь ни на тебя, ни на кого другого, я просто хочу знать, что ты имел в виду. Что там о моем брате и поденной работе? Ты что, не слышал, что он умер?

Эвриклид немного подумал.

— Нет, — сказал он. — Тут ты не прав, потому что я сам его видел. Я лиц никогда не забываю. С именами еще туда-сюда, но по лицам я чемпион. Это был точно он. Твой брат.

Тут он сморщился и защелкал пальцами. Как он сам только что сказал, в смысле имен он был не очень.

— Каллист, — сказал я. — Ты его имеешь в виду?

— Точно, — вид у него сделался усталый, но счастливый, как будто он задницу вытирал после запора. — На кончике языка крутилось. Твой брат Каллист. Хороший парень, он всегда мне нравился.

— Он мертв, — повторил я. — Уже десять лет как мертв. Уж мне ли не знать, — добавил я и едва не объяснил почему, но вовремя прикусил язык. Но Эвриклид вскинул голову. — Нет, это совершенно точно был он. И как я уже говорил тебе, это не то же самое, что копать или собирать, согласен, и некоторые даже считают это профессией, а не ремеслом, но я все равно думаю, что это унизительно: взрослый человек болтается в поисках работы, даже если он работает в тепле, а еда ему полагается бесплатно.

— Эвриклид! — завопил я. — Да кой же хрен ты несешь?!

В конце концов я вытянул из него все. Примерно месяц назад он был в городе из-за какого-то иска. Пересекая рыночную площадь, он случайно посмотрел в сторону прилавков, где обычно в ожидании заказов зависают наемные повара, поставщики провизии и музыканты. Ему показалось, что он увидел знакомое лицо, так что он подошел поближе; и он со всей уверенностью заявляет, что там, среди арфистов, флейтистов и ребят, которые притворяются, будто глотают огонь, делая двойное обратное сальто на козлах, он разглядел моего брата Каллиста. Он опаздывал в суд и потому не мог задерживаться, но был совершенно уверен, что видел именно его, потому что никогда не забывает лиц (и это чистая правда, могу поручиться). Значит, Каллист не может быть мертв, так ведь? — коли он торчит на рынке с другими волосатиками.... — он все еще продолжал болтать, когда я поскакал прочь. Проблема была в том, что на дороге из Мезогайи в город не очень-то разгонишься, если не хочешь, чтобы лошадь переломала себе все ноги, поэтому до Афин я добрался сильно затемно. Я направился прямо на агору, но там, конечно, уже никого не оказалось. Само собой разумеется, наемные музыканты нашли работу, когда было еще светло; устраивая ужин, никто не посылает на рынок в надежде выловить круглосуточного арфиста, когда гости уже вот-вот соберутся. В общем, мне пришлось заночевать в городе, а поскольку я приехал без денег, надо было стучаться к знакомым и спрашивать, не найдется ли у них кровать на одну ночь. Проблема заключалась в том, что в Афинах я знал всего четверых. Трое из них к этому часу были уже в зюзю пьяны (удивительно безответственное поведение), а четвертый — дряхлый старый хрен по имени Декситей — был глух, как пень, и не услышал моего стука, хотя я сумел разбудить весь квартал.

Я залез на сеновал Декситея и попытался заснуть, но куда там — я лежал без сна и не мог понять, что происходит. Задолго до рассвета, когда поднимаются только углежоги и профессиональные присяжные, я мерил шагами рыночную площадь. Я все еще был там, когда стали прибывать телеги фермеров, потом рыба, потом первая волна покупателей, потом пекари и колбасники; все афинские ремесла выходили на свои посты вокруг меня, кроме ленивых, ни к чему негодных, хрен-с-ней-с-работой-еще-поваляюсь наемных музыкантов. Эти начали собираться только где-то к середине утра, и то по капле, как остатки разбитой армии. Я подумывал схватить первого попавшего арфиста и спросить, не видел ли он такого-то и такого-то, но все-таки не стал это делать. Может, я боялся, что услышу в ответ: нет, никогда не видел никого похожего; а может, просто стеснялся. Я послонялся немного, чтобы рыночная охрана не приняла меня за вора; я изучил импортный египетский мед, осмотрел зеркала в оправах слоновой кости и миленькие бронзовые банные скребки с порнографическими рукоятками. Я подслушал разговоры поваров (но они напомнили мне об Александре и Хвосте) и притворился, что меня интересует цена двухсот амфор слегка подгнившей пшеничной муки, франко борто с зерновоза, ожидаемого послезавтра из Сиракуз, владельцы только что обанкротились, прекрасная возможность для человека храброго и проницательного. К полудню я уже был готов отправиться домой (и завернуть по пути на участок Эвриклида, где могла пролиться кровь); вокруг толпилось достаточно странствующих музыкантов, чтобы укомплектовать легион, но никого знакомого.

Затем кто-то хлопнул меня по плечу и хорошо знакомый голос (у меня отличная память на голоса, как у Эвриклида на лица) произнес:

— Гален?