Песенка для Нерона

— Как у него с зубами? — сказал корабельщик. — Все на месте или что?

— Конечно, — сказал я. — Дохрена зубов у него. Слушай, ты согласен или мне подождать следующего корабля?

Мужик замешкался на секунду и кивнул.

— Договорились, — сказал он. — Но спать ты будешь на палубе, с командой, так?

— Мне подходит, — сказал я. — Люблю свежий воздух.

Мужик исчез, а через борт перекинули веревку.

— Похоже, получилось, — сказал я радостно. — Следующая остановка — Италия.

Луций Домиций, однако, был далеко не в восторге. На самом деле он корчил мне довольно страшные рожи.

— Ты, дерьмо, — прошипел он. — Ты полный засранец. Ты только что продал меня этому человеку.

Я пожал плечами.

— Ну и что? — сказал я. — Слушай, не беспокойся о...

— Не беспокойся? Ты что, последнего ума лишился?

— Успокойся уже, — сказал я. — Это же очень просто. Это значит всего лишь, что мы покинем корабль немного раньше, вот и все.

— Ничего подобного, — заныл он. — Ты вообще знаешь, что делают с беглыми рабами?

— Конечно, — сказал я. — Более-менее то же самое, что сделают с нами солдаты, если мы не уберемся нахрен с Сицилии. А теперь заткнись и постарайся вести себя по-рабски. Ты много раз это делал, так что проблем быть не должно.

— Да, — прохныкал он. — Но в те разы я только притворялся.

— Ну, а на сей раз это правда, поэтому тебе будет даже проще. Давай, — сказал я, потянувшись к веревке. — Все будет хорошо. Я когда-нибудь подводил тебя?

Может, он чего и сказал на это, но я уже полез по веревке и не расслышал.

Пять

Должен сказать, путешествовать на зерновом судне оказалось не так плохо. Они отличаются от других кораблей, на которых все забито и если чихнешь, всех на борту забрызгаешь. Пространства хватает, чтобы вытянуть ноги, и грузовые суда не болтает так, как маленькие торговые кораблики. В остальном они довольно примитивны, имейте в виду — когда надо посрать, приходится устраиваться на скамеечке в корме и свешивать задницу над океаном, но все-таки это не самая скверная позиция из возможных, уж поверьте.

Луций Домиций был, конечно, не столь позитивно настроен. После того, как его раздели и осмотрели, проверяя, все ли у него на месте, он получил должность корабельного кока, поскольку предыдущий сбежал с корабля в Камарине, а замену ему найти не успели. Я попытался объяснить, что прежде он готовил нечасто, но это никого не беспокоило, и у меня сложилось впечатление, что всем все равно, кто выполняет эту работу, если это не они сами. Немного погодя я понял, почему: никакой радости следить за здоровенными котлами с горячим маслом и кипятком, когда начинает штормить. Тем не менее он довольно быстро приспособился, отделавшись всего несколькими небольшими ожогами. Что его действительно бесило — что на ночь его сажали на цепь, на чем настоял капитан: берег был близко, и он опасался, что Луций Домиций как-нибудь ночью выпрыгнет за борт и доплывет до берега. Я говорил, что этого можно не опасаться, и совершенно не кривил душой, поскольку берег был сицилийский, но он заявил, что береженого бог бережет, а скандала я устраивать не хотел.

Команда на первый взгляд показалась мне толпой пиратов, но позже выяснилось, что они в порядке, более или менее. Примерно половина была греками, которые не переставая болтали, а другую половину составляли испанцы, египтяне и пара италийцев, и они не говорили ни слова. Большую часть времени они тянули канаты и лазили по вантам, как и положено морякам, но по вечерам все рассаживались на палубе около камбуза, поглощали бобы с беконом и трепались — или, скорее, греки трепались, а остальные слушали или нет. Первые два вечера, когда я присоединялся к ним, все замолкали и молча таращились на меня, даже греки; но держать рот закрытым требовало от греков слишком много усилий, так что вскоре один из них спросил, откуда я. Я сказал: из Филы, что в Аттике, и этого оказалось достаточно. Два грека были афинянами и сразу пошли вопросы, знаю ли я такого-то и такого-то, и довольно быстро выяснилось, что мы все дальние родственники, седьмая вода на киселе, как вообще все в Аттике. Конечно, в ответ на все их вопросы я не говорил правды, потому что раскрывать свою личность было последним, чего я хотел, но я знал достаточно народа в Филе, чтобы они не заметили никакого подвоха. Как только он решили, что я нормальный парень, то начали разговаривать даже с Луцием Домицием, что сильно упростило всем нам жизнь. Он заранее продумал, кем прикинуться, и приготовил все нужные ответы. В этом деле он всегда был хорош.

— Я из Галисии, — сказал он, будучи спрошен. Это был хороший ответ, потому что со своими рыжеватыми волосами и толстой шеей он мог сойти за кельта. — Дома меня звали Бренном, а нынче я откликаюсь практически на любое имя.

Все расхохотались, но один мужик нахмурился и сказал:

— Для кельта ты очень хорошо говоришь по-гречески. На самом деле я принял тебя за италийца.

Луций Домиций скорчил очень грустную рожу.

— Что ж, — сказал он. — Это длинная история.

— И что?