Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Я спустился следом. Все еще оставаясь на пирсе, он помог мне осторожно перебраться на борт, и, прежде чем я собрался с мыслями и подумал о дальнейших наших действиях, он оттолкнул лодку, парус наполнился ветром, и меня понесло в море. Мама, как бы выражая нежные чувства, достала платок и помахала мне с берега – притворный жест, достойный презрения.

Я резко повернулся к старшему из мальчиков:

– Возвращайся назад. Назад, к пирсу.

Он покачал головой. «Мистиры» наняли его «для целы часс». Он поднял еще один парус, и лодка, накренившись, понеслась по волнам. Я был вне себя от ярости и бессилия – мой план рухнул. Вчера они были в лодке, а я на берегу. Теперь все было наоборот. Это был верх предательства. Рука об руку они начали подниматься по скале к замку. Да, я всегда считал, что он плут, а теперь я знал, что он еще и прохвост. Что касается мамы… ее двуличность… о боже мой, ветер выбивал слезы из моих глаз.

Более часа мы носились туда-сюда, то из бухты, то в бухту. Мои похитители практически не знали английского, их языком был гэльский, и на этом, для меня нелепом языке они постоянно переговаривались вполголоса, насмешливо переводя взгляд с меня на замок и обратно на меня. Хотя я не мог понять ни слова на их отвратительном наречии, я обливался по́том от стыда, будучи абсолютно уверенным, что они обсуждают меня, мой правильный наряд, мой мертвенно-бледный вид, говоривший, что меня укачало и вот-вот начнет выворачивать наизнанку, но прежде всего – и это было самое невыносимое – что они обсуждают, для какой мерзкой цели меня сбагрили эти «мистиры».

Наконец с берега нам помахали. Презренная пара снова появилась в поле зрения, и, бесконечно лавируя против ветра, лишь бы продлить это чистое издевательство, меня наконец привезли в бухту.

– Хорошо провел время, дружище?

– Да, спасибо. – Я без улыбки встретил его заискивающий взгляд, решив быть вежливо-официальным.

Мама, которая показалась мне порозовевшей и взволнованной, нервничала, и в глазах ее я читал, что единственное ее желание сейчас – это наладить со мной отношения.

– Не думаю, что тебе понравился бы замок, дорогой.

– Да, с чего бы он мне понравился.

– Он очень старый.

– Да, с виду старый.

– И там сыро.

– А как еще там должно быть?

– Ты не замерз на лодке?

– Ничуть, спасибо.

– Мальчики хорошие?

– Отличные.

Наступила неловкая пауза, после чего мы возобновили наш неестественный диалог.

– Что ж, – как можно душевнее воскликнул Соммен, – нам пора! Пойду достану извозчика из паба.

По пути от причала мама попыталась взять меня за руку, но я сделал вид, что споткнулся, и держался в стороне от нее.

Мы сели в коляску и поехали. Снова сидя на облучке, я подумал, что оба они не в себе. Что-то, несомненно, произошло. Даже теперь они были необычайно молчаливы. Было ли это благоприятным для меня предзнаменованием? Мне страшно хотелось обернуться, но гордость не позволяла это сделать, хотя ушки у меня были на макушке. И все же сзади не было слышно ни звука. Они поссорились, в приступе радости подумал я. Не в силах больше сопротивляться желанию посмотреть, я, осторожно повернув голову, покосился через плечо. Производитель сигарет, наклонившись к маме и обняв ее за талию, целовал ее. О боже, моя собственная матушка, милующаяся в открытую, на глазах у всех с этим прохвостом… Я чуть не свалился с облучка.

Когда мы вернулись в пансион, я молча вылез из коляски и пошел прямо в свою комнату. Я сидел на краю кровати, глядя на выцветшие розы на обоях, когда услышал, как ручка двери повернулась и нерешительно, почти робко, вошла мама. Она села рядом и, словно извиняясь, обняла меня за плечи. Я подумал, что она раскаялась и готова попросить прощения за нанесенную мне рану, не только мне, но и нашей любви. Вместо этого она сказала:

– Лоуренс, дорогой, Чарли… мистер Соммен сделал мне предложение.

Некоторое время я не отвечал. Я онемел от шока. Я чувствовал страшное жжение в сердце, отчего хотелось кричать, умолять: «Мама, не делай этого, я прошу тебя, ради всего святого! Ты же знаешь, что мы всегда были вместе и как много мы значим друг для друга. Не делай этого, пожалуйста, не дай кому-то встать между нами!»

Но перед глазами всплыло то отвратительное объятие на виду у всех, и эти слова застряли у меня в горле. Ожесточившись, я холодно сказал:

– И что ты?

– Думаю, я согласна его принять, дорогой.

– Зачем? – Мой тон был почти презрительным. – Ты что, как это говорится, влюблена в него?

– Он мне нравится, дорогой. И я думаю, что он влюблен в меня. Конечно, он немного странноватый и не совсем тот, кого ты мог бы назвать… ну, не из тех людей, к которым ты привык, но он великодушный и добрый. Он такой веселый, и меня это устраивает. У него доброе сердце. Кроме того, так было бы намного лучше для нашего будущего, твоего, а также моего. Мне было трудно заниматься делами в одиночку. Так что нам не надо будет разлучаться, тебе не нужно будет ехать к дяде Лео. Мы могли бы жить вместе, в Лондоне. Чарли, мистер Соммен, говорит, что там есть много разных хороших школ. Ты ему нравишься, дорогой.