Пещное действо

— Разве теперь это важно? Сейчас самое главное — как нам отсюда слезть. В принципе, можно и не слезать, а переходить от дерева к дереву по ветвям. У кого-нибудь есть опыт ходьбы по канату?

— Я моряк, — сказал Капитан, — я умею.

— Я тоже, — сказал Пучков. — Пять лет стажа, ремонтник, высоковольтные линии. Урал, Сибирь, Дальний Восток.

— Добровольно или статья?

— По путевке, — сказал Пучков.

— Похвально, — кивнул Жданов. — А ты?

Все посмотрели на Зискинда.

— Не знаю, — он елозил ребром каблука по желобу, — я не пробовал.

— Да-а! — Жданов набрал полный рот слюны и сплюнул за деревянный борт. — Придется мушкетера оставить.

— Я…— Зискинд отчаянно тряхнул головой и в такт притопнул ботинком. — Я пойду.

И тут все четверо одновременно, как по команде, принюхались.

— Горим? — В рыжих зрачках Зискинда запрыгали безумные искры какого-то будущего пожара.

Над широким открытым жерлом, над проваливающейся в глубину темнотой тонкими прозрачными завитками тянулся дым. Воздух над срезом дрожал. Белые молекулы пыли, караморы, воздушные паучки, перепуганные летучие мыши, листы Кишкановой рукописи, ночные бабочки, моли, в каплях смолы паутина — все это взлетало над деревом и пряталось под пологом леса.

— Интересный состав. — Пучков небольшими вдохами изучал дымовую структуру. — Древесина, немного эфирных масел, жженая кость, порох…

— Чертов турок! — Жданов перекрестился и, заглянув в сочащуюся дымком темноту, прокричал: — Эй, хаси! Что новенького на птичьем рынке? Почем нынче почтовые голубки?

Дым повалил гуще.

— Все. Медлить больше нельзя, уходим. — И Жданов, подавая пример — по веткам, по веткам, — с гремучим мешком на плече уже скользил, яко посуху, по зеленым колышущимся волнам, все дальше отдаляясь от края.

Капитан ступил на край осторожно, покачался на пружинящей ветви, задумался. Не о смерти он думал. Смерть была для него всего лишь мелкой чернильной помаркой, застывшей каплей свинца в месте, где сходились дороги. Как этот тяжелый дом в сторожевом кольце виноградников, что питается пылью дорожной и одинокими путниками, бредущими и едущими в пыли. Думал Капитан о дорогах, которые ведут к смерти и которые по-старинке кое-кто еще называет «жизнь». Потом он посмотрел поверх леса на волнистые пряди неба и запутавшихся в них птиц. Он сделал глоток из трубки. Сладко и горячо. Вокруг говорили листья. Кора под подошвами была теплой. Тело — легким. Он увидел большую плоскую равнину земли, замкнутую петлей горизонта. Высокие пенные буруны поднимались от китовых хвостов. Пена таяла на стеклянной сфере и гасила мелкие звезды. Он закрыл глаза. Стало темно и тихо. В темноте никого не было.

В спину ему, нервничая и хрипя, дышал Пучков. Капитан сделал рукой отмашку, перешел на соседнюю ветку и пропустил Пучкова вперед. Тот бросился догонять Жданова.

— Правее, — крикнул ему Капитан, — под листьями обломана ветка.

Жданов был уже далеко. Он, как океанский пловец, то проваливался с головой в бездну, и тогда в бурлящем водовороте ворочался лишь пузырь мешка, то взлетал на гребешках волн — опеленутый в свет заката дельфин, играющий с блуждающей миной. Он далеко обходил зубчатые фигуры башен и делался меньше и меньше, из человека превращаясь в сверчка.

Пучков бежал не так шибко. Он то и дело медлил, вставал на четвереньки и останавливался. Пять лет стажа за Уральским хребтом — невеликий срок, чтобы так, как Жданов, играючи, скакать по паутине ветвей.

Капитан обернулся и увидел, как плачет Зискинд. Он стоял на краю башни, дым ел глаза, руки, как крылья, — раскинуты летучим крестом, но налитое страхом тело было якорем и не давало взлететь.

— Не могу. — Лицо его стало черным от копоти и в профиль было похоже на лицо воина-эфиопа, оплакивающего гибель вождя.

— Мне тоже было сначала страшно, — сказал Капитан. — Это проходит, когда делаешь первый шаг. Главное — первый шаг, а после нога сама знает, куда ступить.

— Дай руку, — попросил Зискинд.

— Знаю, — сказал Капитан весело. — Я понесу тебя на себе. Дело знакомое. Однажды я вплавь волок нашего замполита Лещенко от банки Сторожевой до Адмиральской косы. Два часа волок. Чуть сам раз пять не утоп. Но самое смешное не в этом. Самое смешное — когда я вытащил его на косу, он был уже час как мертвый.

— Да. — Зискинд качнулся, тело его неловко накренилось, но широкая спина Капитана была уже перед ним.

— Курс норд-норд-ост, Зискинд. А ты ничего, не такой свинцовый, как замполит. Дойдем.

Когда они обошли стороной с полдесятка сторожевых башен, за спинами их послышался свист. Он вырос, как звуковая гора, он с яростью проламывал уши, сминал внутренности, вспять направлял кровь. Зискинд раскрошил себе клык, зубное крошево покрыло голову Капитана, и он стал как седой.

— Что там? — Капитан оглянулся. Зискинд, утопив голову в капитанской спине, так ее и не оторвал.