Пеший камикадзе, или Уцелевший

— Отчасти, — снова ответил Егор. — Я тяжело тренировался, чтобы вернуться в строй и не понимал, что путь сражений для меня навсегда закрыт — не будет никакого отмщения за друзей и реванша за своё поражение, не будет этих славных дней. Вскоре я всё — таки понял, что ничему из этого больше не быть. Это стало знаком для меня. Ярче и понятнее заиграли слова о братстве и спецназе, инвалидах, которым позволили служить дальше. Это нельзя было расценивать как продолжение военной службы, а тогда я расценил это как эдакую подачку государства, оступившемуся и скатившемуся с военной лестницы солдату. Я не стал таить обид или питать ложных чувств и, учитывая обстоятельства, написал рапорт на увольнение. К этому решению меня подтолкнула и другая причина — сейчас уже не помню, как меня угораздило — пьяный я подрался с начальником штаба отряда и надрал ему зад.

— Что за человек этот начальник штаба? Он старше тебя по должности или как у вас считается?

— Да, старше. Целый подполковник.

— А какое звание было у тебя?

— Капитан.

— Тебе что — то грозило за это?

— Непременно. Мне сходило с рук многое, но такое не длиться вечно.

— И тебе никто не помог? Никто не заступился?

— Почему не заступился? Заступился. Один знакомый генерал, который поддерживал меня долгие годы, но я отказался. Ущерб уже был нанесен. В моём споре я бы не стал победителем. Служить дальше с этим офицером мне бы не понравилось, да и ему тоже. Таких вещей в спецназе не прощают, а проиграть инвалиду, тем более. Ведь не случайно параолимпийские игры проходят отдельно от олимпийских? Никто не хочет, чтобы инвалид надрал зад здоровому спортсмену — рухнет вся система отбора и подготовки сборных: там ведь помимо характера участвует много факторов: кумовство, допинг… А в спецназе вместо допинга сплошная идея! Так и у подполковников — никто не захочет иметь меня рядом. В результате я бы оказался в каком — нибудь специальном моторизованном полку или батальоне, где — нибудь в Самаре или Балаково, охранял бы футбольный стадион или АЭС, или забытый всеми институт органической химии и технологий. Перспектива так себе. В конце концов я понял, что на самом деле никому я не был нужен с самого начала, и многие с удовольствием избавились бы от меня: зачем я нужен спецназу? Он прекрасно обойдётся без меня. Я без него не мог, но и это теперь изменилось. Я не стал сопротивляться и уволился в запас. Правда, какой из меня запас? Скорее, балласт!

— Ты в хорошей форме. Видно, что не сбавляешь темп.

— С каждым днём этот темп всё сложнее и сложнее выдерживать. Я давно готов сдаться. Каждую ночь я вижу один и тот же сон: я спускаюсь в ад, он взрывается, и я просыпаюсь с куском этого ада в сердце. Глубоко внутри я давно умер.

— Это не так! — возразила она.

— Я слабый и довольно мелкий человек, — кивнул Егор.

— У твоей жены большое и сильное сердце, его должно было хватить на вас троих. Я уверена. Именно так ты и рассказывал.

— Так оно и было. Но её не стало, — он уклончиво взглянул на неё. — Ты очень добра ко мне, — смотреть в глаза было тяжело, будто смотрел в бездну печали, где боялся утонуть.

— Всё потому, что девочек не всегда тянет к плохим парням.

— Хочешь сказать, что также сильно их тянет к слабым и мелким?

— Жизнь продолжается, — улыбнулась она.

— Ничего не продолжается после войны, — грубо сказал Егор. — Уходя, приходиться оставить всё что любишь. А вернувшись, обрести это вновь уже не получается.

— Где слонялись? — спросил Ильич, отворив дверь и отступив назад.

— Злой человека подстрелил? — доложился Песков в своей привычной манере, когда спрашивали о другом, но язык как на зло развязался на том, о чём стоило помалкивать.

— Какого? — уточнил Ильич.

— Гражданского.

— А конкретнее? У нас тут все в основном гражданские.

— Бича какого — то… — бросил Витька растерянный взгляд на ротного.

— Ну и? Сказал «а», говори «б», чего из тебя слова клещами тянуть приходится? Где он? Жив? Нет?

— Жить будет. В больницу увезли.

— Куда Егора дели? — спросил Ильич следом, сухо кашлянув в кулак. — Второй день не видать?

— Пропал Егор, — сказал Медведчук. — Как в воду канул.

— Обидели, что ли?

— Никто не обижал? — ответил Игорь, злясь на свою беспомощность.

— А чего тогда?

Песков виновато зыркнул на Кагарлицкого и впервые смолчал.

— Эх, вы, — по — стариковски замялся он, недовольный и разочарованный одновременно. — При всех недостатках неплохим был человек.

— Чего сразу был? — возразил Песок.

— А у вас иначе не случается — чтобы не делали, чудачеством не назовёшь. Делать — то чего теперь?

— После обеда снова будем искать.

— Ясно, — Ильич свернул набок понурую голову и захромал в комнату. — Обед на плите найдёте.

— Отставить обед! — неожиданно заявил Витька. — Командир, перекусим по пути? Кажется, у меня появилась версия — надо проверить.

— Какая ещё версия? — сказал Медведчук.

— Объясню по дороге. Едем!

— Объясни уже, что случилось? — настоял Игорь, когда машина понеслась по городу.