Пеший камикадзе, или Уцелевший

В этом слове было всё.

— А зачем жрал, как мразь, что с утра совсем не алло? — сплюнул Шлыков под ноги. — Я говорил: ты всегда должен быть на связи, как минимум с Господом нашим, говорил?

Суслов безвольно кивнул.

— Вот! А ты небось порол до утра, а потом ещё и не дозвониться до тебя! — прочитал он Суслову короткую строгую проповедь. — Все кильдымы и шалманы в доме пришлось обойти, пока тебя нашёл. Спрашивается: нахуя тебе телефон, а?

— Ты сам запретил им пользоваться?

— Правильно! А старая мобила где?

— Корешу подарил.

— Зачем?

— Просил сильно.

— А наебенился зачем?

— Обмывали… Подарок же? — Суслов подался вперёд, ухватившись за дерево. Закрыл лицо ладонью и шумно задышал сквозь пальцы. — Худо мне, Штык, похмелиться бы?

— Господи Иисусе… только не сейчас! Идём, если выгорит, опохмелю.

Они шли пешком, тем же путём, что и Бис незадолго до исчезновения. До появления первых разбитых домов брели молча. Солнце ещё находилось в зените и жара стояла невыносимая. Суслову было плохо, он стонал и без конца хлестал воду. Шлыкова это не беспокоило, его интересовали только протезы.

— Далеко ещё? — торопил он.

— Почти пришли.

— Ты говорил это уже дважды! Ты вообще помнишь где спрятал?

— Конечно, — ответил Ас, прекрасно понимая: у него нет варианта ответить иначе.

После налёта украинской авиации на донецкий аэропорт в конце мая пострадали не только старый и новый терминалы, пострадали сооружения систем обеспечения повседневной жизни населения в районе, досталось и хатам. Те, чьи дома были разрушены и кто испугался, решив не испытывать судьбу, поспешили уехать: кто мог позволить — укатил из страны, кто — то такой возможности не имел — укатил из Донецка, кто — то перебрался в центр, но большинство, кому деваться было некуда, остались.

— Кажется здесь, — сказал наконец Суслов, остановившись у разбитого дома.

Низкий одноэтажный дом, обитый старыми досками и покрытый тускло — коричневым кровельным железом походил на пару столыпинских вагонов под двухскатной крышей. Правый угол дома был частично разрушен. Он отворил калитку. Во дворе царил ужасный беспорядок, будто владельцы спасались бегством во время майского авианалёта. Посреди сада лежало плодовое дерево с жухлой листвой, здесь же, в высоких зарослях чернела яма, напоминавшая воронку от разрыва авиационной бомбы. Обычный ухоженный сад без внимания становился таким через пять холодных зим и засушливых лет. От калитки к двери дома вела узкая тропинка, тоже поросшая травой и густыми кустами. Оглядевшись по сторонам, Суслов неуклюже зашагал вперёд, сражаясь с торчащими во все стороны ветвями кустов, которые норовили схватить его за ноги, будто он ступил в холодную воду и продираясь сквозь заросли водорослей, раздвигал, разгоняя впереди себя фитопланктон поверх цветущей воды, и так добрался до двери. Дверь в доме была не заперта. Когда — то у неё имелся замок, его части торчали в дверной коробке, очевидно вырванные тяжёлым инструментом задолго до того, как он успел проржаветь. Наклонившись вперед, Суслов распахнул её и, не спросив разрешения и не дожидаясь ответа, вошёл. Потому как смело он это сделал было ясно, что людей в доме не было, с большой долею вероятности его обитателями были мыши, насекомые и пчёлы.

— Я тебя здесь подожду, — бросил Штык Асу вслед.

Суслов не стал возражать, тратить силы и отправился вглубь дома.

В коридоре, отделанном мрачными деревянными панелями, было темно. Дверь налево вела на кухню, дверь направо — небольшую комнату размером с чулан, где имелось крошечное окно с мутным непрозрачным будто выцветший рыбий глаз стеклом, через который проникало совсем немного света как хотелось и больше ничего. На кухне стояла разбитая мебель, истлевшая от времени, и немного старинной эмалированной посуды, в одной из которых жил паук с мёртвыми мухами в паутине, а в воздухе витал застаревший запах плесени. Суслов по привычке заглянул в кастрюльку словно ожидал на этот раз увидеть там приготовленный обед или ужин. Он огляделся по сторонам и снова вышел в коридор, продолжив обход дома. В глубине имелась спальня, о чём говорили две кровати с растянутым пружинным основанием без матрацев и подушек, несколько дряхлых и худых покрывал лежали здесь же, в углу комнаты, под которыми в клетчатой сумке челночника покоились протезы, завёрнутые в серую ветхую ткань, когда — то представлявшую собой белоснежную простынь. Суслов нащупал их и убедившись, что всё на месте, сграбастал поклажу и без раздумий отправился к выходу.

— Всё норм? — встретил его Вася Штык.

— На месте, — сказал Ас, предлагая напарнику убедиться лично. — Может быть скажешь, что задумал?

— Я тут выяснил, что калеку никто не ищет. Все думают, он свалил в Луганск.

— В Луганск? Зачем ему в Луганск? Слышал, там сейчас «жара».

— Какая разница. По слухам: «кто не прижился тут, валит в Луганск. Все так делают». А его, ходят слухи, похоже не только я, многие здесь не долюбливали. По — шустрому сбагрим трофеи — уверен, уйдут влёт, товар редкий. И скоро его не вспомнит никто.

— Как деньги поделим? — заглянул Суслов в глаза Шлыкова. — Поровну?