С некоторым отвращением я вспомнила, как посреди ночи осторожно затащила ловушку из дерева и металла в комнату. А потом вытаскивала майси за хвосты и кидала в другие ловушки — «кувшинчики». Бедные зверьки жалостно пищали, и если бы не мысль о страданиях Ауфены, я бы их отпустила, наверное. Когда со всеми майси было покончено, я задумалась: а как справлялись другие пешки? Может, не обращали на этих зверушек внимания, а про обгрызенное лицо — это просто нелепые страшилки? Жаль, что Кувшиночник всю жизнь провёл в комнате номер один, а задавать вопросы Стражам пока охоты не было.
Ауфена забрала пустую ловушку ближе к рассвету. Я поставила её на пол, между нашими комнатами, так что Стражи не могли посчитать это за нарушение правил…
«О чём думаешь?» — Я очнулась, услышав вялый, расслабленный голос Кувшиночника у себя в ушах.
«О сегодняшней ночи. Тебе и вещество своё пахучее вырабатывать не пришлось, я сама всех майси покидала».
«Ну, могу же я отдохнуть, — хмыкнул Кувшиночник. — Я не рукха, чтобы всё время носиться за добычей».
Я помолчала, вспоминая ту огромную птицу, которая тянула Лучника из окна. Интересно, а можно ли пешке или фигуре подружиться с такой птицей? Это было бы замечательно! Рукха, в отличие от нас, хоть свободны…
«Подружиться — нет», — заявил Кувшиночник, прочитав мои мысли. Он делал это уже не первый раз, и я почувствовала лёгкое раздражение. Даже в мыслях нельзя спрятаться!
«А что можно?» — спросила я, решив, что просьба не читать мои мысли окажется бесполезной.
«Можно подчинить их себе. Есть такая легенда…»
Я сразу оживилась:
«И о чём говорится в этой легенде?»
«О том, что у рукха надо вырвать перо из хвоста или крыла. И тогда эта птица станет ручной. Ты сможешь позвать её, она прилетит и выполнит твоё желание, но только одно».
«Наверное, ещё никому не удавалось вырвать у рукха перо», — сказала я.
Кувшиночник ответил не сразу:
«Может, и удалось бы, кто знает. Просто никто и не пытался».
Весь день после этого я пыталась выполнить задание Башни. Сидела за столом, неотрывно глядя на кристалл, вертела его в руках, представляла, что стены раздвигаются, и я вижу, как в соседней комнате Ауфена бормочет молитвы. Напрасно! Кристалл оставался тусклым, и всё, чего я добилась — это того, что у меня заболели глаза. Пришлось закрыть их и откинуться на спинку стула.
Ауфена и вправду читала у себя молитвы — вскоре я услышала её голос, выкрикнувший: «Во имя Игроков!» А затем — долгое молчание и чуть слышное пение. Похоже, были такие молитвы, которые надо не читать, а петь!
Я вспомнила, как спрашивала у Голоса: как могут молитвы помочь в бою? Лук или меч Всадника, а прежде всего, волшебство — это действенное оружие. А молитвы-то при чём? Голос не стал снимать с меня очки за неположенные вопросы, как я боялась, а объяснил:
— Почему же в том последнем сражении, — я кивнула на пустое отверстие в деревянной стойке, где недавно был красный шарик, — Жрице не помогли её молитвы?
Я промолчала, и на всякий случай Башня выдала новое сообщение:
Воскрешая всё это в памяти, я размышляла, что ещё делает Ауфена, кроме как учит молитвы наизусть. Есть ли для неё шарики с историями? И книги — о чём в них пишут? Умение читать казалось мне большим чудом, нежели то, чем я занималась в Башне. Если выбирать между библиотекой и столами с бесчисленными склянками и порошками, я бы предпочла первое. И меня это смущало: я ведь Волшебница, я должна стремиться к своему собственному предназначению…
Меня поразила внезапная мысль. А что, если Башня навязала нам, пешкам, выбор, а предназначение могло быть совершенно иным? Ауфена, может, и не хотела становиться Жрицей, а лишь смирилась с этим. А я ей, признаться, немного завидовала… и сама хотела бы книгу в руках подержать… но нельзя было заходить в чужую комнату для занятий!
В коридоре то и дело слышались шаги пешек, скрип и хлопанье дверей, кто-то перебросился двумя словами, вызвав недовольство Стражей. Неужели меня одну мучили все эти мысли и сомнения? Подозрения, что с нами, пешками, обращаются как с деревянными фигурками, хотя мы живые, со своими желаниями, надеждами и… привязанностями?