Я замерла. Тот самый, в чёрных и красных квадратах! Как он сюда переместился? Ничего не понимая, я наклонилась и дёрнула за верёвку, стянувшую горловину мешка. И Деревянный Голос уведомил:
Из воздуха передо мной соткалось изображение и засветилось золотом.
Голос перечислял бы так ещё долго, если б я его не перебила:
— У нас… а вернее, у моих друзей от силы очков двадцать пять на двоих осталось. Зря ты лефантуса тащил, мешок.
Тот обиженно — как мне показалось — дрогнул. Зато изображения сменились, и теперь мне начали предлагать еду, стоившую не больше пяти очков за тарелку.
— Вот это другое дело! — одобрила я и позвала друзей.
Ауфена подошла первой, мельком взглянула на мешок и дотронулась до моей руки:
— Ты не видела молитвенник? Я что, выронила его в пещере?
Вот же досада! Мы с Ройком забыли об этой книжонке.
— Не видела, — буркнула я. — Возьмём тебе новый.
Подруга молчала какое-то время, а затем тихо и печально уронила:
— Не надо.
Мешок выдал нам три куска мяса паони — от кнейтового Ройк отказался, а мы его поддержали. Ещё три кружки с травяным чаем, и очков не осталось. Мешок прыгнул обратно в заросли, а изображение погасло. Зато у нас было что поесть этим вечером!
— Я одного не понял, — обратился ко мне Ройк, когда мы допивали чай. — Твоё волшебство странно работало в пещере. Обычно искры поджигают. А тут они просто разрушили все строчки…
Свет костра выхватил лицо Ауфены — на нём отражался нетерпеливый интерес. Я пожала плечами:
— Не знаю. Может, это при столкновении волшебства с волшебством? То, что творит Ауфена, тоже в некотором роде волшебство. Даже лучше моего, — впервые я открыто признавалась, что мне больше нравятся жреческие способности, чем мои собственные. Ауфена закусила губу, но говорить ничего не стала. Наверное, моё признание озадачило её — ведь стать Волшебницей почётнее, чем Жрицей.
— Сойдёмся на этом объяснении, — Ройк отставил пустую кружку. — Всё равно других нет… Ну что, Ауфена, будем перевязывать мне руку? Думаю, ты сделаешь это ласково!
— Я-то сделаю, но… я только сейчас подумала… ведь рана помешает тебе стрелять? — виновато закончила она.
— Как-нибудь справлюсь, — фальшиво, как мне показалось, хохотнул Ройк и оторвал полосу от своей рубашки. И тут случилось нечто неожиданное — кусты снова зашелестели, и оттуда выкатился знакомый мешок.
— Мы же с тобой расплатились? — удивлённо протянул Ройк, и и в ответ прозвучало сообщение:
— Ой, как хорошо! — обрадовалась Ауфена и кинулась развязывать мешок. Она настояла на том, чтобы обработать рану друга самостоятельно, и через пару ходов та почти затянулась. Ещё немного мази, и остался лишь небольшой розовый шрам. Ройк с сожалением заметил, что пузырёк маленький — всего-то на один раз, а то бы ещё пригодился.
Ночью я спала безмятежно, как в первую ночь пребывания в Башне. Утро тоже не предвещало ничего особенного — ловушечный подуровень, испытания и так далее. Никаких предчувствий не зародилось в моём сердце, внутренний голос не кричал, требуя повернуть назад, когда мы вышли из леса.
И тем страшнее было то, что со мной случилось потом.
— …Вот это да! — воскликнул Ройк, озираясь. Мы все стояли на ослепительно белой Клетке, уменьшившейся до размеров того озера, в котором друг недавно ловил трукатов. И если они с Ауфеной оказались на одном краю Клетки, то я — на другом. Наискосок была ещё одна Клетка, и маленькими безднами зияли две пропасти, завершая квадрат. А вокруг него — уплотнившийся туман, как стена, которая не дала бы никому из нас сбежать.
На той Клетке, что наискосок, стоял враг — белая пешка — с ножом в руке, и моё сердце замерло, а потом стало колотиться, как умирающая птица в руках охотника. Шэве. Он смотрел на меня с жёстким, непримиримым выражением лица, и в карих глазах его не осталось и капли былой теплоты.
Глава 9
Время замерло, небо потемнело, а голоса Ройка и Ауфены стали приглушёнными, ничего не значащими. Это длилось несколько мгновений, а потом я пришла в себя.
— …не хочешь сам убираться — мы тебя выкинем. Ты нам уже принёс несчастье! — прозвенел напряжённый, высокий голос Ауфены.
— Могу и морду набить, если потребуется! — присоединился к ней Ройк.
Шэве рассмеялся — смех у него был неестественный и глупый. Мне казалось, я читала его, как Ауфена — раскрытую книгу: рыжий пытался храбриться, говорил себе о долге, мирился с тем, что его сделали Жертвой… И вправду смешно: перед кем у него был долг? Перед механизмом Игры? Или создателями её?