Пески Амона

Прямо перед домом, по преданию принадлежавшим Сафо, сидели бродячие писцы. По заказу они переписывали стихотворения поэтессы на деревянные таблички или более дорогие папирусные свитки.

— Можешь написать стих по-персидски? — спросил Мемнон одного писца восточной внешности.

— Да, конечно, властительный господин.

— Тогда напиши мне тот, что начинается такими словами:

Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос и прелестный смех.[12]

— Я знаю этот стих, господин, — сказал писец, обмакивая тростинку в чернильницу. — Это песня ревности.

Мемнон с бесстрастным видом кивнул. Он знал, что Барсина побывала в руках Александра, и от этого ему порой становилось страшно.

ГЛАВА 34

Покинув Галикарнас, Александр повел свое войско вдоль побережья на восток, хотя все пытались отговорить его от этого. В Ликии имелись места, зимой совершенно неприступные. Там был лишь один проход между отвесными утесами и морем, усеянным подводными рифами, открытым для бурных западных ветров.

Волны, разбиваясь о рифы, взрывались пеной и яростно били в скалы, чтобы потом отступить назад и, собравшись с силами, снова обрушиться на пустынный, истерзанный бурями мыс.

На Гефестиона зрелище произвело сильное впечатление.

— Это страшно, — доложил он Александру. — Представь себе гору выше горы Афон и шире, чем Пангей, гладкую и черную, как вороненое железо, круто обрывающуюся в море. На вершине ее, вечно затянутой тучами, постоянно гремит гром. Небо пронзают молнии, и вершина порой бросает в море ослепительные искры. Дорога же представляет собой древний проход, пробитый ликийцами в сплошной скале, там всегда скользко от бьющихся волн и вырастающих за зиму водорослей. Если упадешь в море — пропал: морские валы искромсают тебя об острые камни.

— Но ты прошел там?

— Да.

— И как же?

— Помогли агриане. Они вбили в трещины колья и связали их веревками, за которые можно держаться, когда нахлынет волна.

— По-моему, неплохая идея, — сказал царь. — Мы можем сделать то же самое.

— Но нас было пять десятков, — возразил Гефестион, — а ты хочешь провести двадцать пять тысяч человек и пять тысяч коней. Что ты сделаешь с лошадьми?

Александр помолчал, прикидывая, а потом сказал:

— У нас нет выбора. Нужно пройти этот путь и завладеть всеми ликийскими портами, тогда флот Великого Царя будет отрезан от нашего моря. Если придется, я пойду с одной пехотой, но пройду.

— Как хочешь. Мы не боимся ничего, но все-таки хотелось бы, чтобы ты понял, на какой риск решаешься.

Они выступили через день и подошли ко Ксанфу, внушительному городу на отвесной скале над рекой, носящей то же имя. Вокруг виднелись десятки высеченных в скале гробниц с монументальными фасадами, напоминающими дворцы и храмы с колоннами. Говорили, что в одной из этих усыпальниц покоится тело ликийского героя Сарпедона, павшего от руки Патрокла во время Троянской войны.

Александр велел показать ему усыпальницу и некоторое время задумчиво стоял у этой почитаемой могилы, изглоданной временем и непогодой; на ней еще можно было различить знаки древнейших надписей, но они были совершенно неразборчивы. Каллисфен услышал, как Александр шепчет стихи Гомера — призывы ликийского героя к своим воинам перед последней битвой, в которой пал мертвым:

Друг благородный! когда бы теперь, отказавшись от брани,
Были с тобой навсегда нестареющи мы и бессмертны,
Я бы и сам не летел впереди перед воинством биться,
Я и тебя бы не влек на опасности славного боя;
Но и теперь, как всегда, несчетные случаи смерти
Нас окружают, и смертному их ни минуть, ни избегнуть.
Вместе вперед! иль на славу кому, иль за славою сами![13]

Потом, обернувшись к Каллисфену, царь сказал с глубокой печалью:

— Думаешь, он повторил бы эти слова, если бы дано ему было снова говорить?

— Кто знает? Никто еще не возвращался из царства Аида. Александр прижался к гробнице руками и лбом, словно прислушивался к какому-то еле слышному голосу, доносящемуся сквозь столетья. А потом повернулся и зашагал на свое место — во главу колонны.