Песнь Ахилла

– Не нужно мне никаких пиров. – Он расталкивает царей, волоча за собой Гектора.

– Ὠκύμορος, – окликает его мать самым нежным своим голосом.

Кратковечный.

– Может, все-таки поешь?

– Я не хочу, ты же знаешь.

Она касается его щеки, словно стирает кровь.

Он вздрагивает.

– Не надо, – говорит он.

Всего на миг лицо ее каменеет, он даже не успевает этого заметить. Теперь, когда она обращается к нему, голос ее суров:

– Пора вернуть тело Гектора его семье для погребения. Ты убил его, ты отомстил. Этого хватит.

– Никогда этого не хватит, – отвечает он.

Впервые после моей смерти Ахилл забывается тревожным, неглубоким сном.

Ахилл. Мне тяжко видеть, как ты страдаешь.

Он вздрагивает, его руки и ноги подергиваются.

Даруй же покой нам обоим. Сожги меня и похорони меня. Я буду ждать тебя среди теней. Я буду…

Но он уже просыпается:

– Патрокл! Постой! Я здесь!

Он трясет лежащее рядом с ним тело. Я безмолвствую, и он снова плачет.

На заре он встает и объезжает на колеснице Трою, чтобы все видели волочащееся за ней тело Гектора. То же самое он делает в полдень, а потом и вечером. Он не замечает, как, завидев его, ахейцы отводят взгляды. Не замечает, как они осуждающе поджимают губы, когда он проходит мимо. Долго это еще будет продолжаться?

В шатре его встречает Фетида, высокая и прямая будто пламя.

– Чего тебе надо? – Тело Гектора он бросает возле входа.

У нее на щеках яркие пятна, словно кровь брызнула на мрамор.

– Прекрати это. Аполлон разгневан. Он хочет тебя покарать.

– И пусть.

Он опускается на колени, отводит волосы с моего лба. Я завернут в покрывала, они заглушают запах.

– Ахилл! – Она подходит к нему, хватает его за подбородок. – Выслушай меня. Ты слишком далеко зашел. Я не сумею защитить тебя от него.

Он отдергивает голову, скалится:

– Не надо меня защищать.

Я еще не видел, чтобы кожа у нее стала такой белой.

– Не будь глупцом. Только моя сила и…

– Какая теперь разница? – рыча, обрывает ее он. – Он умер. Твоя сила может его оживить?

– Нет, – отвечает она. – Это никому не под силу.

Он встает:

– Думаешь, я не вижу, как ты радуешься? Я знаю, как ты его ненавидела. Ты всегда его ненавидела! Не пойди ты к Зевсу, он был бы жив!

– Он смертный, – говорит она. – Смертные умирают.

– Я тоже смертный! – орет он. – На что нужна эта божественная природа, если его нельзя оживить? На что нужна ты?

– Я знаю, что ты смертен, – отвечает она. Она выкладывает холодные слова одно за другим, будто камешки в мозаике. – Кому, как не мне, это знать. Надо было раньше забрать тебя с Пелиона. Вот что тебя погубило. – Она еле заметным жестом указывает на его изодранную одежду, на залитое слезами лицо. – Это не мой сын.

Его грудь вздымается:

– Тогда кто же перед тобой, матушка? Разве недостаточно я прославился? Я убил Гектора. Кого еще надо убить? Отправь их ко мне. Я их всех убью!

Она морщится:

– Ты ведешь себя как дитя. Пирру всего двенадцать, а он уже взрослее тебя.

– Пирр. – Не слово, выдох.

– Он приплывет, и падет Троя. Мойры сказали, что без него город не будет взят.

Лицо у нее сияет.

Ахилл смотрит на нее во все глаза:

– Ты приведешь его сюда?

– Он следующий ἄριστος Ἀχαιών.

– Я еще жив.

– По тебе не скажешь. – Она хлещет его словами. – Ты хоть знаешь, сколько я вынесла, чтобы ты прославился? А теперь ты хочешь пожертвовать всем ради этого? – Она, морщась от отвращения, указывает на мое гниющее тело. – С меня хватит. Больше я ничем не могу тебе помочь.

Кажется, что ее черные глаза вот-вот потухнут, как умирающие звезды.

– Я рада, что он мертв, – говорит она.

Это последнее, что она ему скажет.

Глава тридцать вторая

В самый темный час ночи, когда умолкают совы и даже дикие псы забываются сном, к нам в шатер приходит старик. Немытый, одежды изодранные, волосы выпачканы пеплом и грязью. Мокрый насквозь хитон – он переплывал реку. Но, когда он ведет речь, глаза у него ясные.

– Я пришел за сыном, – говорит он.

Царь Трои подходит к Ахиллу, преклоняет перед ним колени. Склоняет седовласую голову.

– Выслушаешь ли ты отцовскую мольбу, о могучий царевич Фтии, лучший из ахейцев?

Ахилл, будто зачарованный, глядит на его плечи. Они трясутся от старости, их клонит к земле тяжелое горе.

Этот муж родил пятьдесят сыновей, а в живых осталась жалкая горстка.

– Я выслушаю тебя, – отвечает Ахилл.

– Да благословят боги твою доброту, – говорит Приам. Его руки холодят пылающую кожу Ахилла. – Этой ночью я оказался так далеко от дома, потому что лелею надежду… – Его тело сотрясает невольная дрожь, ночь холодна, а на нем мокрые одежды. – Прости, что предстал перед тобой в столь неприглядном виде.

От этих слов Ахилл словно бы немного приходит в себя.

– Встань с колен, – говорит он. – Позволь мне поднести тебе еды и питья.

Он протягивает старому царю руку, помогает ему подняться на ноги. Набрасывает на него сухой плащ, усаживает на мягкие подушки, давно облюбованные Фениксом, наливает вина. Рядом с морщинистым, медленно ступающим Приамом Ахилл вдруг кажется очень юным.