Песнь Кали

Холодные каменные пальцы богини неохотно выпускали выбранную мной травинку. По-моему, ее хватка стала крепче, когда я потянул. Наконец былинка вышла, и я без раздумий захлопнул на ней ладони. При тусклом освещении я даже не разглядел ее поверхности. Помню охватившее меня веселое возбуждение, когда я вернулся в круг, и необъяснимое разочарование, когда поднял ладонь, повернул пальцами тонкую травинку и не обнаружил никаких меток. Откинув голову, я посмотрел прямо в глаза богине. Ее улыбка теперь казалась еще шире, а зубы еще белее.

Шестой был моложе меня, почти мальчик. Тем не менее он мужественно прошагал к жаграте и без тени сомнения выбрал свою травинку. Вернувшись в круг, он быстро поднял ее, и все мы сразу же увидели красные пятна. Последняя капля упала на темный пол.

Тогда мы затаили дыхание, ожидая… чего? Ничего не произошло. Священник подал знак, и седьмой из нас взял свою травинку-пустышку. Последний забрал последнюю травинку у богини. Мы молча стояли полукругом – как нам казалось, очень долго,– пытаясь представить, о чем думает юноша, и ожидая, что будет дальше. «Почему он не убегает?» – недоумевал я. Потом у меня возникла иная мысль. «Да, я уверен в том, что юноша каким-то образом отмечен Кали, но что, если он лишь тот, кто избавлен от некоего рока, а не избран для него?» «Многих призывают, но немногих избирают»,– сказал священник, и я принял его слова за нарочитую пародию на вызывающую скуку болтовню христианских миссионеров, бродивших по площадям возле Майдана А если это означает, что юноша стал единственным, к кому обращена улыбка жаграты, что именно его избрали для посвящения в капалики? В сумятице мыслей и догадок у меня в голове разочарование смешивалось с облегчением.

Священник вернулся на возвышение.

– Ваша первая обязанность исполнена,– сказал он негромко.– Вторая должна быть закончена к тому времени, когда вы завтра в полночь явитесь сюда. Ступайте и услышьте повеление Кали, невесты Шивы.

Вперед вышли люди в черном и жестом призвали нас следовать за ними к дальней стене храма, где виднелись небольшие ниши, завешенные черным. Капалики напоминали свадебных распорядителей, указывая одному из нас его кабинку, а затем проходя на несколько шагов вперед, чтобы указать место следующему. Санджай вошел в черную нишу, а я невольно задержался на секунду, после того как человек в черном махнул мне.

Кабинка была тесной и, насколько я мог определить в почти абсолютной темноте, не имела ни мебели, ни украшений на трех каменных стенах.

– На колени,– шепнул человек в черном и закрыл тяжелый занавес.

Стало совершенно темно. Я опустился на колени.

Наступила мертвая тишина. Даже шум воды не нарушал это раскаленное безмолвие. Решив извлечь пользу из биения собственного сердца, я начал отсчитывать удары и на двадцать седьмом услышал голос, нашептывавший мне прямо в ухо.

Это был женский голос. Или, скорее, нежный бесполый голос. Я вскочил и вытянул руки, но никого рядом не было.

– Ты принесешь мне жертву,– прошептал голос. Я снова опустился на колени, дрожа в ожидании иных звуков или чьих-либо прикосновений. Мгновение спустя штора отодвинулась. Я поднялся и вышел из ниши.

Когда мы снова встали полукругом перед статуей, я заметил, что нас уже семеро. «Хорошо,– подумал я,– он убежал». Но тут Санджай коснулся моей руки и кивком указал на богиню. Обнаженный труп, на котором она плясала, был моложе, свежее. И без головы.

Ее четвертая рука уже не пустовала. То, что она держала за волосы, слегка покачивалось. На юном лице застыло выражение легкого удивления. Падающие капли производили негромкий звук начинающегося дождя. Я не услышал ни единого вскрика.

– Кали, Кали, бало бхаи,– запели мы.– Кали баи аре гате наи.

Капалики вышли. Человек в черном проводил нас до двери, выводящей в темноту. В вестибюле мы надели сандалии. Покинув здание, мы с Санджаем по лабиринту переулков выбрались на Стренд-роуд, подозвали рикшу и вернулись в свое жилище. Было очень поздно.

– Что она имела в виду? – спросил я, когда оба фонаря были зажжены, а мы уже лежали под одеялами.– Какую жертву?

– Болван,– ответил Санджай. Его трясло не меньше, чем меня. Кровать его подрагивала.– Завтра в полночь мы должны принести ей тело. Человеческое тело. Мертвое тело».

7

Калькутта, Калькутта, ты – охваченное ночью поле, беспредельная жестокость,

Подобный змее разнородный поток,по которому я плыву,

Неизвестно куда.

Сунилкумар Найди

Кришна замолчал. Рассказывая, он хрипел все сильнее, пока его квакающий голос не стал идеально сочетаться с лягушачьими глазами. Мне потребовалось усилие, чтобы отвести взгляд от Муктанандаджи. Оказывается, я настолько увлекся, что совершенно забыл о присутствии Кришны. Теперь он вызвал у меня такое же раздражение, какое может появиться из-за неисправного магнитофона или забарахлившего в самый неподходящий момент телевизора.

– В чем дело? – спросил я.