Песнь Кали

В середине дня мы вернулись в гостиницу. Нас поразило, что на полицейский номер, который мы давали в газетных объявлениях, поступило больше сотни звонков. Конкретной информацией не располагал ни один из звонивших. Несколько человек утверждали, что видели ребенка то ли в одном, то ли в другом месте, и теперь по этим сигналам шла проверка, но сержант был настроен скептически. Большинство звонивших мужчин и женщин просто хотели всучить нам хоть какого-нибудь ребенка за объявленное вознаграждение.

Я с грохотом захлопнул дверь, мы вместе улеглись на кровать и стали ждать.

***

Вечерние часы той среды я почти не помню. В памяти встают отдельные картинки, но они кажутся никак не связанными между собой. Некоторые из них я не могу отделить от снов, преследующих меня с того времени.

Часов в восемь вечера я поднялся, поцеловал на прощание задремавшую Амриту и вышел из гостиницы. Мне вдруг стало совершенно ясно, как все можно уладить. Я пойду по Калькутте, найду капаликов, скажу им, что сожалею о случившемся, и сделаю все, что они от меня потребуют, а тогда они отдадут ребенка. Все было просто.

Если не получится, я разыщу богиню Кали и убью эту гадину.

Я вспоминаю, как пешком прошел много кварталов, но в каком-то месте я ехал на такси, рассматривая лица на тротуаре, не сомневаясь, что вот-вот увижу Камахью. Или Кришну. Или Даса.

Потом такси остановилось под баньяном, дожидаясь меня, ожидая, пока я перелезал через ворота с острыми кольями, а затем пригнувшись бежал по окаймленной цветами подъездной дорожке. Огни в доме не горели. Я стучал по ставням. Я барабанил в двери. «Чаттерджи!» – кричал я. Дом оставался темным.

В другой раз я шел по берегу реки. Надо мной в последнем сумеречном свете перед наступлением полной темноты вырисовывался мост Хоура. Мощеные улицы сменились грязными переулками и темными трущобами. Вокруг меня пританцовывали дети. Я швырнул им всю мелочь, что имел при себе. Помню, как однажды оглянулся и увидел не стайку детишек, а несколько следовавших за мной мужчин. Губы у них шевелились, но я ничего не слышал. Образовав полукруг, они начали осторожно приближаться ко мне с приподнятыми руками.

– Капалики? – с надеждой в голосе спросил я. Кажется, спросил. – Вы капалики? Кали? Капалики?

Они заметно стушевались и переглянулись, как бы подзуживая друг друга. Я окинул взглядом их лохмотья, исхудалые тела с напрягшимися в ожидании мышцами и понял, что никакие они не капалики. И не туги. И не гунды. Просто нищие, голодные люди, готовые убить иностранца ради его денег.

– Ну ладно! – воскликнул я тогда. Я усмехался. Я не мог удержаться от этой ухмылки, хотя и чувствовал, как вместе с ней что-то острое прорезает во мне дыру. Несколько последних дней, ночь, Виктория – все стягивалось при этом в тугой узел чистого восторга.

– Ну ладно! – заорал я. – Подходите. Подходите. Пожалуйста.

Я широко развел руки. Я бы обнял их. Я бы прижал их к себе смертельной хваткой и стал бы рвать зубами их тощие глотки.

Наверное, я бы так и сделал. Не знаю. Они переглянулись, попятились и растворились во тьме переулков. Я чуть не заплакал, когда их не стало.

Не знаю, до или после встречи с этими людьми оказался я в небольшом храме. Здесь было аляповатое скульптурное изображение опустившейся на колени черной коровы с красно-белым ожерельем. Старики приседали на корточки, плевали в дымную мглу и в страхе смотрели на меня. Какое-то древнее пугало несколько раз показывало на мои ноги, что-то бормоча при этом. Думаю, старикан хотел, чтобы я разулся.

– Насрать, – вполне разумным голосом сказал я. – Не важно. Просто скажи им, что они выиграли, ладно? Передай им, что я сделаю все, что они скажут. Договорились? Обещаю. Правда, обещаю. Богом клянусь. Честное скаутское.

По-моему; потом я заплакал. Во всяком случае, я видел сквозь застилавшие глаза слезы, как какой-то старик, у которого почти не осталось передних зубов, бессмысленно улыбался мне, похлопывал меня по плечу, раскачиваясь вперед-назад на своих костлявых ногах.

Затем был обширный пустырь с какими-то лачугами и старыми автопокрышками, лежавшими под дождем, а я брел по грязи много миль в сторону высоких труб и открытых огней, отбрасывавших на все вокруг красный отсвет, удалявшихся от меня, как я ни старался сократить расстояние. Кажется, это место существовало на самом деле. Не знаю. Отныне оно надолго впишется в ландшафт моих сновидений.

***

Эту маленькую девочку я обнаружил при первом проблеске зари. Она лежала прямо на улице, то есть на грязной немощеной дорожке, которая в этих местах заменяла улицу. Ей было лет пять, не больше. Ее длинные черные волосы перепутались, и она лежала, свернувшись калачиком под тонким светло-коричневым одеялом, еще мокрым после ночного ливня. Меня чем-то привлек ее беззастенчивый крепкий сон. Я опустился на колено прямо на грязную дорожку. Уже появились первые пешеходы и велосипедисты, огибавшие нас.