Сказав Матье, что у нее не будет свободной минутки, пока она не приведет в порядок проклятую комнату, остаток дня Альгонда работала не покладая рук. Отодраенная до блеска, с натертыми полами, комната понемногу приобретала жилой вид. Ближе к вечеру Жерсанда привела плотника, чтобы тот починил кровать и заменил прогнившие доски пола, а потом вставил в оконный проем новое витражное стекло. Побывала в комнате и портниха — сняла мерки для новых штор. Гобелен с изображением «суда любви», судьей на котором выступала девушка со скрытым вуалью лицом, вынесли на улицу, хорошенько потерли золой, а потом прополоскали в речной воде и разложили сушиться на соседнем лугу. Благодаря работникам, которым довелось побывать в овеянной тайной комнате, слух о том, что она снова открыта, докатился и до деревни, и там сразу начали зажигать свечи, чтобы защититься от гнева феи. Вечером эта новость обсуждалась в каждом доме. Мало кого она обрадовала, большинство жителей закрыли наглухо ставни, пребывая в уверенности, что демоническое дыхание женщины-змеи ветром носится по деревне.
Барон вернулся к обеду. Уже стук его сапог на лестнице вверг Альгонду, которая, запершись в проклятой спальне, натирала паркет воском, в состояние паники. Она долго не могла успокоиться — просто сидела на полу, прижавшись спиной к наличнику и не сводя глаз с каминной трубы, за которой скрывался тайный ход. На смену страху пришла ненависть к Мелюзине.
Нет, она не станет играть в игру, навязанную невероятными существами! Пусть она и потомок Мелиоры, только она намного человечнее, чем фея, и намеревается таковой остаться. Остальное зависит от ее доброй воли.
Барон не стал подниматься наверх, и она вернулась к своей работе. Церковный колокол прозвонил девять, когда она через распахнутое окно услышала, как барон зовет сокольничего. Она подошла ближе к окну, чтобы убедиться, что он и правда уезжает на охоту. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Матье, огорченный ее долгим отсутствием, стоял посреди двора. Запрокинув голову и прижав ладонь козырьком к линии густых бровей, он смотрел на ее окно. Альгонда, которая твердо решила не показывать ему своей тоски, помахала юноше рукой. Он отвесил ей поклон, послал воздушный поцелуй и повернулся, намереваясь уйти, как раз в тот момент, когда барон Жак проезжал мимо на лошади в сопровождении сокольничего, на перчатке у которого восседала хищная птица. Как и Матье, он поднял голову и посмотрел на башню. Альгонда поспешно отошла от окна.
Когда Альгонда, подав барону ужин, переступила порог его спальни, чтобы приготовить ему постель, ранка на ее груди была уже похожа на черноватый след от ожога в форме звезды.
Девушка заменила свечу, потом откинула на кровати одеяло и поправила подушки. Все это она делала нехотя, сердце ледяной рукой сжимал страх. В комнату вошел барон. Она повернулась к нему, но глаз не подняла.
— Ты хочешь меня, Альгонда? — спросил он, подходя ближе.
Она могла бы сказать «нет», и он не стал бы ее принуждать. Однако она кивнула и позволила себя обнять. На рассвете, ощущая боль внизу живота, несмотря на то что барон лишил ее невинности со всей деликатностью, на какую был способен, она вернулась в их с матерью комнату. По пути ее вырвало.
Жерсанда ждала ее, сидя в ночной сорочке на краешке кровати. На столике у изголовья горела свеча.
— Это случилось, — сказала ей Альгонда.
— Ложись спать. Я пока подменю тебя.
Как только за Жерсандой опустилась занавеска, девушка разделась и поднесла зеркальце к груди. Черного цвета жилки расходились во все стороны от места укуса, в том числе и на груди. Она сжала зубы в приступе гнева и вспомнила слова Матье.
«Если барон к тебе прикоснется, я его убью», — Пригрозил он.
Он не должен узнать. Никогда.
И она упала на постель, побежденная сном. Проснулась она от того, что мать трясла ее за плечо.
— Почти полдень! Вставай! Я приготовила тебе воды помыться.
Альгонда послушно пошла за матерью и смыла со своего тела кровь, потом оделась, и все потекло своим чередом: Жерсанда готовила замок к свадьбе, Альгонда вернулась на верхний этаж донжона, чтобы проверить, как справляются плотник и портниха. Вечером барон притянул девушку к себе, поцеловал, а потом легонько оттолкнул, почувствовав, как напряглось ее тело.
— Пока не вернется госпожа Сидония, будешь приходить ко мне в спальню перед рассветом. Обнаженная и податливая. А пока иди. Я устал.
Она ушла, испытывая нечто вроде благодарности, и только спустя какое-то время поняла, что эта постылая обязанность испортит ночи не меньше, чем уже портила дни. И ей снова стало до тошноты противно.