Песнь колдуньи

— Я посланник, мессир. Султан, мой господин, и Алла» всемогу…

Под тяжелым взглядом Ги де Бланшфора он внезапно осекся.

— Он меня научил.

Госпитальеры переглянулись.

— Оставайся в городе. Если на твое письмо требуется ответ, мы тебя найдем.

— Я могу забрать кинжал? Чтобы было чем защищаться от грабителей, — попросил он, бросив взгляд на свое оружие, которое Шарль Альмань положил на край стола.

Ги де Бланшфор протянул ему кинжал, и грек поспешил убраться.

— Позовем наших переводчиков, — предложил Ги де Бланшфор. — Я хочу знать содержимое этого письма, прежде чем мы передадим его Джему.

На том и порешив, они вышли из комнаты. Зубная боль Ги де Бланшфора подождет…

Глава 25

Утром двадцать шестого августа 1483 года принц Джем пребывал в мрачном расположении духа.

— Люби меня еще, — шепнула ему Алмеида, нежно покусывая его ухо.

Он оттолкнул ее не грубо, но твердо.

— Уходи, я устал от твоих ласк.

Зная, что лучше не беспокоить господина, когда у него на душе неспокойно, Алмеида удалилась, скользнув по простыням, как пантера. Гречанка, помимо несравненной красоты и нежной кожи янтарного оттенка, обладала талантом приходить незаметно и так же незаметно исчезать. В гареме принца было шесть жен, и она была его любимицей. Когда Джем повернул голову, она уже растаяла в темноте комнаты и исчезла. Осталась только жалобная мелодия, наигрываемая музыкантом, которого он взял с собой в изгнание. Его не было видно, но принц знал, что старый слепец, как обычно, сидит, сжавшись в комок, в дальнем углу спальни. Джему нужно было слышать эту дорогую его душе монотонную протяжную мелодию, занимаясь любовью. Она досталась ему в наследство от деда, Баязида I, а тому — от матери. Она позволяла забыть об окружающей его обстановке, о подслащенных унижениях, о бесплодных обещаниях. Кругом один обман! Он снова и снова корил себя. Ну почему он не послушался своих советников?

«Нельзя доверять этим псам-христианам!» — в один голос твердили они. Он не хотел это слышать, помня о матери и ее вере, которую она хранила долгие годы, нежно любя своего супруга-мусульманина. С детства Джем видел, как эта принцесса, двоюродная сестра короля Венгрии, молилась за тех, кого Мехмед II пронзал своим копьем, и в то же время радовалась его победам.

— У нас у всех один Бог, сын мой, а пророки разные. Знаешь ли ты, что Магомету божественные откровения передал архангел Гавриил?

Нет, этого он не знал. И тогда она открывала ему то, что было у нее на сердце. Мать гордилась тем, что она — ханум, то есть та, кто заправляет всем во дворце, но еще больше тем, что стала любимицей султана, затмевая своей несравненной красотой всех обитательниц гарема Хомаюн.

— Зизим, дорогой мой Зизим! — сладко нашептывала она на ухо сыну, наотрез отказываясь называть его Джемом. Твой отец — самый богатый и самый справедливый человек на земле. Царство его простирается от Сицилии до Карпат и от Пелопоннеса до Крыма, оно так огромно, что жизни не хватит, чтобы объехать верхом все его города и поселения. Его владыка заправляет торговлей на Черном и Средиземном морях. Но это не главное его достояние. Его богатство, его гордость — это ты, Зизим.

— Чем же я отличаюсь от моих братьев, Аннаджун?

— Ты — мой сын, — отвечала она, гордо вскидывая голову, при этом ее ярко-голубые глаза сияли.

От нее Джем унаследовал надменную красоту лица. Прямой нос, густые, изысканно выгнутые брови, деликатной формы рот, округлый подбородок, чуть смуглая кожа вкупе с высоким ростом и прекрасной мускулистой фигурой — он был удивительно хорош собой. Взгляд матери вспыхивал гордостью, когда она смотрела на него.

— Ты мой сын, Зизим, но еще ты — избранный. Дитя двух миров. Христианин, мусульманин. Живое воплощение для твоего отца того, что завещал ему Господь, вложив оружие в его руку: терпимость, всегда и во всем. — Голос ее дрожал от волнения. — Это главное, сын мой, помни об этом. Власть имущий должен следить за тем, чтобы сохранялись различия и культур, и религий. Ты — тот, кто способен блюсти это равновесие. Поэтому султан избрал тебя своим наследником, тем, кто будет править царством, прежде всего сохраняя все это во славу его в царстве небесном.

— Но это противоречит нашим обычаям. Баязид должен наследовать отцу, он старший сын.

София, получившая имя Сисек Хатун, горделиво выпятила грудь, и под туникой обрисовались безукоризненные полукружья ее грудей. На лице ее появилась презрительная гримаса, она раздраженно взмахнула украшенной многочисленными золотыми кольцами ручкой.

— Этот мошенник, лентяй, от которого несет опием? Что он в этом понимает? Он похож на свою мать! Баязид знает себе цену, да и потом, он рожден в браке, заключенном по политическим мотивам, и ни на что не годен! Ты захватишь трон и прикажешь казнить Баязида вместе с братом Мустафой. Вот как должно быть!

— Но ведь…

— Сядь и слушай! Я расскажу тебе о христианских заповедях, и не серди меня глупыми вопросами. Ты станешь султаном, сын мой. Так решили твой отец и сам всемогущий Господь.