Песнь крысолова

Ответа на этот вопрос я не знаю. Уверена, она придумала бы что-то. Но Вертекса уже не остановить, он любит ковырять муравейники чужих сомнений.

– Ты ее единственный постоянный слуга. И только ты можешь уволочь ребенка вместе с сандаликами, чтобы тот не пискнул. Меня твой талант, если честно, пугает, но да бог с ним. А что может она?

– К чему ты ведешь? – обрываю его я.

Вертекс изгибает губы в лукавой улыбке.

– Ты должна быть главным дилером в этом деле. Потому что… ты незаменима, а на ее место может встать любой.

Он ничего не понимает, но его наивность и поддержка мне приятны.

– Тебе надо поговорить с Мельхиором, – уже шепчет он мне на ухо. – Скажи ему, что хочешь повышения. Ты знаешь куда больше о детях и этом бизнесе, чем мадам Икебана.

– Вертекс, в этом и смысл, – так же еле слышно объясняю ему я. – Кроме меня никто не делает эту работу. Если я стану дилером, то не смогу выполнять заказы. Разделение труда справедливо. Мадам Шимицу хранит конфиденциальность клиентов, разрабатывает схемы заметания следов, создает целые сценарии, которые начинают крутиться после того, как я выполняю свою часть. Подкуплены все: полиция, продавцы, таксисты. Они создадут для ищущих такую сеть из ложных фактов, что никто не узнает, куда делся ребенок. Моя работа – чистая механика.

Вертекс замолкает, узнав такую правду. Затем без лишних слов наливает нам обоим виски. Видимо, информация не может быть воспринята без алкоголя. Мы молча чокаемся и опрокидываем наши бокалы.

– Блин, ну и дерьмовая у тебя жизнь, – выдает он наконец. – Кстати, куда деваются все эти цветочки? Хотя не хотел бы я знать правду…

– Я тоже.

Детей я ненавижу: они для меня все как Родика. Иногда думаю, что выбрала самый чудовищный способ искоренить ее призрак, идущий за мной по пятам.

* * *

Жила-была девочка, которая очень хотела маленькую сестричку. И вот однажды родители смогли ей ее подарить. Девочка смотрела на спящего младенца в своих руках и не могла скрыть радости.

Но одновременно и страха. Кто этот новый, маленький человек в их доме? О ней никто ничего не знает. Она родилась из черноты. Что несет в себе ее образ?

– Смотри, какая она сладкая, – шепчут с двух сторон мама с папой, как два заговорщика. – Ты же так ее ждала. Ты рада, Санда?

Девочка кивает, неотрывно глядя на маленькое сморщенное личико. Существо крепко спит, проделав тяжелый путь в этот мир.

– Знаешь, как мы с папой хотим ее назвать? Аннабель. Красиво, правда?

Санда снова кивает.

– Эй… Аннабель…

Звезды, погремушки, спящие пони. Мир малыша кружится и завихряется…

– Аннабель… солнышко…

Младенец морщится, но не открывает голых, припухших век.

Папа с мамой неловко топчутся вокруг и, как заклинание, повторяют это нелепое имя.

Колокольчики и бубенчики, мишки и неваляшки. Мир новорожденной Аннабель похож на заводную карусель, но она по-прежнему не размыкает глаз. Ей не хочется его увидеть.

Это не сон. Это упрямство.

– Аннабе-е-ель…

Санда поднимает глаза на родителей и заявляет:

– Ей не нравится это имя.

– Что ты такое говоришь, милая… Эй, Аннабель.

– Это не ее имя, – повторяет Санда. – Она не будет на него отзываться.

Папа с мамой лукаво переглядываются.

– Тогда, может, ты придумаешь ей имя? Если она откроет глазки на твое, так и назовем.

Санда медлит, вглядываясь в спящее существо на ее руках. Кажется, она может прочитать каждую складку, каждое пятнышко. Сквозь них вырисовывается облик, а в нем – настоящее имя.