Я же поклялась себе, что, если Родику когда-либо отпустят, я не оставлю ее в живых.
Прошло четырнадцать лет, но в моей памяти они длились намного дольше. Несмотря на оптимизм врача, я не верила, что они когда-либо ее вылечат и выпишут. Тем лучше для нее.
Но теперь они все вдруг взяли и исчезли. И неожиданно эта новость ранит, а не радует. Запоздало глядя на последний привет Крупке, я понимаю, что в этой бумаге нет правды. Передо мной мишура, а истину о том, что творится в ее черепной коробке, мне ни в отчете не напишут, ни в глаза не скажут.
Внезапно от порыва ветра занавески на кухне поднялись колоколом. В меня ударил свет, но в этот раз я не зажмурилась.
От таких обещаний теперь больно. Я словно сама себя обманывала в тот момент. Или сейчас, когда сижу и смотрю на свет злыми, красными глазами, не зная, что делать. Понимая, что мне не все равно. Ненависть к ней никогда не закончится, но она не единственное, что осталось.
«Уж не дошла ли ты до того, что готова ее простить?» – спрашивает тихий, бесполый голос в моей голове.
На это пока нет ответа, но мне, правда, страшно, ведь я не знаю, что с ней сейчас. До этого были отчеты Крупке, а в сердце я носила невидимый ключ от ее темницы. Но от ее исчезновения стало только хуже.
Словно наяву голос Шимицу коварно подсказывает:
Перед ним была карта, утыканная красными булавками, и в каждой из них – шифр.
Целендорф, Марцан, Райниккендорф.
Фридрихсхайн, Кройцберг, Нойкёльн.
Веддинг, Митте, Далем.
Больше нет районов, есть сжатое поле.
Последние пять лет в Берлине слишком часто пропадают дети. Одних находят живыми и здоровыми. Они заигрались и просто потеряли тропинку до родного дома. Некоторых обнаруживают в оврагах и кустах. Целых или их части.
«Где же тот пряничный домик, куда вы все попадаете?» – размышлял Мариус.
Проведя прямые линии меж точками пропаж, даже пентаграмму не нарисуешь. Исчезновения никак не удавалось систематизировать и выявить закономерности.
Коллеги считали, что исчезновения могут быть не связанными. Действуют несколько разных группировок плюс несчастные случаи, дезинформация и прочие искажения реальности.
Пропажи детей были необъяснимыми. Не оставалось свидетелей. Никто ничего не помнил, а кто помнил, несли чушь. Но именно это отсутствие каких-либо следов зажигало внутри его сознания инфракрасную тревогу.
Только с дочерью Маттмюллеров чудом получилось увидеть, как увели ребенка.
Мариус редко делился вслух неподтвержденными выводами. Внутри скулила и скреблась стая псов, чующих один и тот же след, но цепи не давали им сорваться в погоню.
Он оторвал взгляд от карты и уставился на список с датами исчезновений за последние пять лет. Они не несли в себе никакой информации. Цифры превращались в размытые пятна.
– …У меня волосы сразу отрастают после стрижки. Это моя форма политического протеста против нынешней коалиции бундестага, – гнусил кто-то.
– Дурак, – парировал тонкий голос. – Нужно стричься на новолуние. Тогда волосы будут расти медленно. Все твои стрижки были на полную луну. Смотри, я проверяю по датам…
– Да бре-е-е-д. Еще скажи, что луна влияет на перебои со светом.
– Она влияет на приливы и отливы. Это научный факт! – гневно раздалось сквозь пелену.
– А при чем тут волосы?.. – огрызался другой голос.
Мариус резко выпрямился и перевел взгляд на переругивающихся коллег. Лука и Бианка, как всегда, вели спор разума с мракобесием вместо того, чтобы проверять заявления. Они заметили его движение и невольно повернули к нему любопытные лица.
– Бианка… – задумчиво начал Мариус, – а не составит тебе труда посмотреть кое-какие даты в лунном календаре?
Та захлопала ресницами, а Лука уставился на них с глумливой ухмылкой.
– Да, Мариус… Конечно…
По крайней мере, одну бездельницу он занял. Следователь вернулся к делам о детях. Конечно, отдельные пропажи интересуют прессу меньше, чем массовое исчезновение в Вальденбрухе. Но Мариуса раздражали любые загадки. Они блокировали видимость, как дождевая вода на лобовом стекле автомобиля.
Через час кто-то робко постучал его по плечу. Он поднял голову и увидел, что рядом застыла Бианка, неловко ковыряя носком туфли выбоину в полу.
– Ну, что там?
– Я не знаю, как вы относитесь к лунному календарю, но… большинство похищений происходили за два или три дня до полнолуния. Возможно, это совпадение…
– Сколько именно?
– Девять из пятнадцати случаев за восемь месяцев. И это я еще не проверяла прошлые года.
Лука невольно прислушался к ним, наблюдая издалека.