Песнь льда и огня. Книги 1-9

Утром она проснулась одеревенелая. Муравьи ползали по ней и всю искусали — откуда они только взялись? Дени принялась стряхивать их с себя; даже в едва отросшей щетинке на голове кишели зловредные насекомые.

Муравейник располагался совсем близко, за стенкой. Как они умудрились перелезть? Для них эта полуразрушенная преграда должна быть чем-то вроде Вестеросской Стены. Брат Визерис так гордился этим грандиозным сооружением, будто сам его строил.

Он же рассказывал Дени о бедных рыцарях, ночевавших прямо в поле, у отмеченных живыми изгородями межей. Много бы она сейчас отдала за такую вот изгородь, предпочтительно без муравьев.

Солнце пока только прорезалось над краем земли, и горсточка ярких звезд еще светила на небе. Быть может, одна из них — это кхал Дрого. Он ездит по ночным землям на огненном жеребце и смотрит, улыбаясь, на Дени. Драконий Камень по-прежнему торчал совсем близко, хотя до него, наверное, теперь было несколько добрых лиг. Лечь бы еще и поспать, да нельзя, идти надо. По ручью, вниз по ручью.

Где же он? Должен быть на юге.

— Ты мой дружок, — произнесла она вслух. — С тобой я не заблужусь.

Она бы легла спать у самого ручейка, но по ночам туда приходят на водопой какие-то звери — Дени видела их следы. Волку или льву дичь вроде нее на один зуб, но они и такой не побрезгуют.

Повернувшись к югу, Дени стала считать шаги и на счет восемь вышла к ручью. Живот ответил спазмами на пару глотков воды, но лучше уж судороги, чем жажда, а есть здесь нечего, кроме разве что муравьев. Желтые слишком мелкие, но в траве встречаются и красные, покрупнее.

— Это ведь море, — сказала Дени, ковыляя по берегу. — В море должны быть крабы и рыба. — Кнут похлопывал по бедру в такт шагам. Ручеек выведет ее к дому.

Во второй половине дня перед ней вырос куст с твердыми зелеными ягодами. С подозрением надкусив одну, Дени ощутила терпкий знакомый вкус.

— В кхаласаре они служили приправой для мяса. — Ободренная звучанием собственного голоса, Дени стала рвать ягоды обеими руками и запихивать в рот.

Весь остаток дня ее тошнило зеленой слизью. Если она останется здесь, то умрет — может быть, уже умирает. Заберет ли ее лошадиный бог дотракийцев в свой звездный кхаласар, чтобы она разъезжала по небу вместе с Дрого? В Вестеросе покойников дома Таргариенов предавали огню, но здесь костер сложить некому. Она станет добычей волков, воронья и червей. Драконий Камень как будто стал меньше, и над его вершиной поднимался дымок — Дрогон вернулся с охоты.

К восходу луны понос и рвота совсем ее измотали. Чем больше пьешь, тем сильнее позывы, чем больше из тебя выливается, тем больше хочется пить. В конце концов она сомкнула веки, не зная, достанет ли у нее силы открыть их вновь.

Ей приснился покойный брат — такой же, как перед смертью: с опаленными волосами и черным лицом, изборожденным струями жидкого золота.

— Ты же умер, — сказала Дени.

Убит, ответил он. Губы у него не шевелились, но она явственно слышала каждое слово. Ты не скорбела по мне, сестра. Плохо умирать пешим.

— Раньше я любила тебя.

Да… раньше, сказал он с горечью, от которой ее проняла дрожь. Ты должна была стать моей женой и рожать детей с серебристыми волосами и фиолетовыми глазами, чтобы сохранить в чистоте кровь дракона. Я заботился о тебе, учил тебя, рассказывал о нашей родной стране. Кормил тебя на деньги, вырученные за корону нашей матери.

— Ты обижал меня и пугал.

Только когда ты будила дракона. Я любил тебя.

— Ты предатель. Ты продал меня.

Это ты предательница, пошедшая против родной крови. Твой муж-лошадник и его вонючие дикари надули меня. Обещали золотую корону, а дали вот что. Он тронул расплавленное золото, текущее по лицу, и палец его задымился.

— Ты получил бы свою корону. Мое солнце и звезды добыл бы ее для тебя, надо было лишь набраться терпения.

Терпения? Я ждал этого всю свою жизнь. Я был их королем, а они надо мной насмеялись.

— Надо было тебе остаться в Пентосе с магистром Иллирио. Кхал Дрого повез меня в дош кхалин, но ты не должен был ехать. Ты сам сделал свой выбор, и он оказался неверным.

Хочешь разбудить дракона, глупая потаскушка? Кхаласар Дрого был моим. Я купил у него все сто тысяч вопящих бродяг в обмен на твою невинность.

— Ты так ничего и не понял. Дотракийцы не покупают, не продают — они лишь дарят и принимают дары. Если бы ты подождал…