Песнь ледяной сирены (СИ)

«Что, если это… Летта? И поэтому Дыхание Смерти и похитило ее?»

Леттой напугавшая Хозяина Зимы ледяная сирена быть никак не могла, Сольвейг это понимала. Сестра никогда ничего от нее не скрывала. И при всей храбрости и благородстве Летты, она никогда не рискнула бы жизнью понапрасну, зная, что может оставить сиротой младшую сестру. Вот только разум и сердце не всегда были в ладах друг с другом. Ногти впились в ладонь, свободную от скрипки.

«Фрейдис, – подумала Сольвейг с мрачным осознанием. – Она – одна из самых сильных сирен Атриви-Норд. Она больше других желала уничтожить исчадий льда – тех, что порочили создавшую и ее саму стихию».

«Поэтому Дыхания Смерти открыли на нас охоту»?

Льдинка словно поблекла. Смазались черты в сложенной из снежных хлопьев человеческой личине. Кажется, это происходило всякий раз, когда она поддавалась эмоциям. Тем, что, в общем-то, не свойственны духам зимы.

– В тот же день. Да.

В тот же день, когда Летта пропала, а Сольвейг лишилась голоса.

Взгляд упал на скрипку. Родовой дар и дар Белой Невесты все еще жил в ней. Став немой, она не перестала быть сиреной. А Летту… Летту она найдет.

– Наш отец… увидел в вас… сиренах… угрозу.

«Как мы можем быть угрозой… ему?»

Льдинка указала на повисшие в воздухе снежинками слова.

– Ты не призываешь… холод. Но повелеваешь им. Как он… повелевает. Приказал… похитить. Но сестры… тщеславны. Хотят… красивые наряды.

«Духи зимы решили воспользоваться силой похищенных ледяных сирен, я поняла. Чего им понапрасну гнить в темнице? Но что с ними будет теперь?»

– Они доткут… полотна… для тебя… для вас. И споют… Песнь. Белая Невеста… начнет. Они… подхватят. Когда закончится… Северное Сияние… исполнив предназначенное… они умрут.

Сольвейг плавно вела смычком по струнам, готовясь задать еще один вопрос. Последняя реплика заставила ее вздрогнуть. Фальшиво, надрывно взвыла струна.

– Только слышала… не знаю... точно. Сестры сторонятся. К людям… ближе… чем к ветрам.

Видя, что происходит в душе Сольвейг, Льдинка сказала, будто извиняясь:

– Не смогу… освободить. Как дух… как ветер… слабая.

В голове вихрем закружились вопросы: о Северном Сиянии, о Песне, о Хозяине Зимы. Но рваная, нетерпеливая мелодия задала главный. «Помнишь девушку, которую ты изображала? Чей образ в моей памяти прочла? Летта, моя сестра… Ты можешь ее отыскать среди пленниц?»

Пересмешница коротко кивнула. И упорхнула диким, лишенным снежной оболочки, ветром, оставляя Сольвейг одну в ее ледяной тюрьме.

Глава двадцать четвертая. Дым и пепел

Когда впереди показались силуэты утонувших в снегах домов, белобородый возчик остановил снежногривов и знаком потребовал, чтобы огненные стражи вылезли из саней. Дальше ехать он отказывался наотрез. Нильс поморщился, но Эскилль возчика не винил: его страх – больше, нежели просто суеверия.

Он вошел в заброшенную деревушку. Ветер прогудел в провалах разбитых окон, до ужаса напоминая чей-то горестный стон. На крышах домов гигантскими шапками лежал снег – убирать его было некому. Таккана сама по себе не выглядела уютной, а знание, что когда-то здесь убили несколько десятков человек, привлекательности ей не добавляло.

Нильс отгородился от пронизывающего холода за спиной огненного серафима. Эскилль лишь улыбнулся. Они шли по протоптанной в снегу тропинке: или единственная жительница Такканы нередко выходила на прогулку по деревне, или (что куда вероятней) со всех концов Крамарка люди съезжались к ней.

Тропинка привела Эскилля к приземистому домишку, куда более обжитому, нежели остальные. И единственному, от крыши которого поднимался дым. Он поднялся на крыльцо и постучался в дверь. Глянул на хмурого возчика, но тот не выказывал никакого желания присоединиться к ним и зайти в согретый теплом печи дом. Обществу Ингебьерг он предпочел стужу.

Дверь отворилась. На пороге стояла привлекательная молодая женщина с белой кожей и темными волосами. Радужка ее глаз была пугающей и в то же время необычайно красивой – черная, с яркими красными всполохами внутри. Не глаза – раскаленные угли.

– Вы – Ингебьерг? – спросил Эскилль, не смутившись пристального взгляда хозяйки дома.

– Проходите, – бросила она. Видимо, это означало «да».

Едва Эскилль перешагнул порог, стало ясно, что в этом доме он уже бывал. Разумеется, вместе с матерью и отцом и, разумеется, из-за проблем с его Пламенем. В памяти всплыли слова, оброненные недавно капитаном. Странно, что не всплывали сами воспоминания о той давней встрече. Как он мог забыть диковинные, словно раскаленные угольки, глаза?

Ингебьерг жестом пригласила их сесть на резную скамью у печи из белого камня, сама устроилась в плетеном кресле напротив. Две противоположные стены занимали шкафы, заставленные чем-то вроде невысоких кувшинов. Больше в этой комнате не было ничего. Судя по гримасе на лице Нильса, прежде с любопытством оглядывающего дом шаманки, увиденным он остался разочарован.

– Зачем вы пришли? – глубоким голосом спросила Ингебьерг. Даже если она вспомнила Эскилля, то никак этого не показала.