Сольвейг верила пурге. Верила, что Льдинка спасет Хильду, Дагни и прочих швей и тайно выведет их из башни, пока Сольвейг отвлекает остальных духов зимы. Верила, что ледяные сирены получат свободу, когда Льдинка снимет замки и прорежет брешь в Полярной Звезде – или взорвет изнутри льдистые окна. Однако нужен был кто-то, кто отведет их к колдуньям, чтобы снять с них чары. Кто-то живой. Этим живым должна была стать Сольвейг. Но просто уйти из башни, обрекая старшую сестру на смерть и весьма сомнительное посмертие в обличье ветра, она не могла. Знала, что вряд ли сможет помочь Летте, но должна была хотя бы попытаться.
Даже если эта попытка обойдется ей в целую жизнь.
Все, что она могла сделать – это устроить переполох. Прервать Северное Сияние, помешать восхождению Летты на трон духов зимы. Сольвейг сделала это, используя свой единственный инструмент. Свой голос сирены. Свою скрипку.
Весь мир вокруг нее был серебряными силками, инеевой паутиной. Прежде своими нотами Сольвейг бережно касалась нитей стихии. Сейчас – безжалостно их рвала.
И зазмеились трещины по ледяному полу, перетекая на стены Полярной Звезды. И завихрились разъяренные зимние ветра Крамарка, своими облаченными в снежные наряды телами расталкивая невидимых для Сольвейг ветров с Большой Земли. И рвались полосы сияющего света, оставляя черные прорехи – солнечный ветер покидал бальную залу и забирал яркие краски с собой.
Рассвирепевшие духи зимы стали снежной бурей. Второй, с которой за свою жизнь сталкивалась Сольвейг.
И, кажется, последней.
Оглушенная ледяным ударом, Сольвейг падала с Полярной Звезды. Летела, словно ветер, пусть и не вперед, а вниз, в снежной пустоте. Правая рука ее до боли в пальцах стискивала скрипку со смычком. Скорее, инстинкт, нежели надежда, что сыгранная Песнь сирены чем-то сможет ей помочь.
Полярная Звезда исчезла, будто ее никогда не существовало. И на смену ей пришел страх.
«Пожалуйста», – мысленно взмолилась Сольвейг, сама не зная, кого просит и о чем.
Но ответ пришел в то же мгновение: в скрытой пеленой морока Полярной Звезде разбились ледяные окна. При виде выпрыгивающих из пустоты пушистых облачков снега, Сольвейг беззвучно всхлипнула. Она упала на оказавшееся прямо под ней тело тилкхе, распласталась на нем. «Спасибо, Белая Невеста. За силу, что ты нам дала. И за снежных стражей».
Тилкхе свились в клубок, переплетаясь и лапами, и хвостами. В молчаливом полете с башни до неба высотой было что-то категорически неправильное. Но все, что могла сейчас Сольвейг – это цепляться за снежную шерсть и пытаться не выронить скрипку. И смотреть вниз, пока сердце отбивает барабанную дробь.
В ярком свете Северного Сияния она видела кроны деревьев Ледяного Венца. Что-то неправильное было в них, странное. Ельник, обрамляющий стеклянный лес духов зимы по одному краю, сверху выглядел именно так, как Сольвейг себе и представляла: величественное зеленое море, ощетинившийся иголками ковер.
Но Ледяной Венец…
В самой своей сердцевине он оказался… полым. Частокол стеклянных деревьев свернулся кольцом вокруг невидимой теперь Полярной Звезды. Как Фениксово море, ставшее огранкой для ледяного острова Крамарк.
Да еще эти витиеватые формы деревьев, которые выглядели совсем иначе с высоты. И вовсе это не деревья – скорее, причудливо изогнутые шипы, что образовывали круг.
«Святое пламя... Это же…»
В битве вековой давности Феникс победил Хозяина Зимы, но не смог его уничтожить – потому что не уничтожил филактерий, в котором была заключена сама суть властителя льда, его ледяная стихия. Тот, что стал обителью и источником силы для духов зимы.
Слетевшая с головы Хозяина Зимы корона.
Его ледяной венец.
Глава тридцатая. Зимний бал
Ледяной Венец встретил Эскилля холодно – стужей и ветром. Знали бы духи зимы, что он собирался провернуть, налетели бы на него, призвали новую снежную бурю.
Выходило, что вендиго для них – лишь инструмент. Шестеренка, деталь более сложной игрушки, которая скрашивала их однообразную вечность. А вместо ключика, способного игрушку завести – человеческие жертвы. Отчаявшиеся и готовые на все или попросту обманутые люди.
Эскилль зло мотнул головой. Он не мог уничтожить духов зимы, не мог уничтожить самого Хозяина, но разрушить безжалостный план, ведущий к гибели людей, ему по силам. Что значило – остановить Охоту.
Тень следовала за ним по пятам, но подобная двойственность до сих пор была для него непривычна. Стоило забыться, потерять над тенью контроль, и она замирала. И со зрением (восприятием реальности, если быть точней) творилась настоящая чехарда – мир раздваивался, потому что наблюдал за ним Эскилль двумя парами глаз.
Практика помогла добиться большего контроля и фокусировки. Мир огненного серафима обособился, мир взглядом тени остался в его голове.