Песнь мятежной любви

Завидев меня, она демонстративно отвернулась корпусом к собеседнику. Да, мама, это всего лишь я, твоя драгоценная дочь. Но я прекрасно понимала, почему она предпочла мне общество малознакомого человека. Я в своих обидах пошла ещё дальше, прокачав скилл не разговаривать неделями и месяцами.

Я подошла, и Родион поднял на меня взгляд. Его участие с лихвой перекрывало равнодушие медперсонала и обступающего меня со всех сторон мира.

— Мам… — начала я, а она даже не повернулась. Чувствуя, что расплачусь ещё до того, как скажу, что хочу, я залпом выпалила всё, что собиралась: — Мам, прости меня. Я не хотела это говорить. Я так не думаю, ты же знаешь. Просто сорвалась, как обычно, — я опустила голову не в силах больше смотреть на неё. Что ж, прогонит — будет права.

— Знаю, что у тебя есть жало, — вздохнула она. — Значит, так я тебя воспитала.

— Мам, ну зачем…

— Не стой передо мной, не зеркальная. Сядь, а я в туалет схожу. Кушать хочешь?

— Нет, — ответила я, приземляясь на заботливо нагретое место, когда мама пошла по коридору. Отходчивая она у меня, всегда быстро прощает. — Новости есть? — спросила я Родиона, кивая в сторону отделения интенсивной терапии.

— Индюк не появлялся, если ты об этом.

Эй, что за издевательства? Или новая провокация?

Я с вызовом глянула на парня, но искра негодования быстро погасла. Ни интонацией, ни взглядом, ни улыбкой Родион не собирался возбуждать во мне злость. Если только что-то другое: интерес к себе, вожделение, любовь… Или нет, конечно же, сейчас он просто поддерживал меня по-дружески, пытался отвлечь, рассмешить.

Я с удивлением отметила, что сидеть рядом с ним не так уж страшно, а разговаривать и смотреть прямо — просто и естественно. И как блажь: захоти я, мне только руку протянуть, я коснусь его плеча или бедра.

Меня охватило странное чувство. Даже не умиротворение, а безмятежность. Будто я находилась рядом с родным человеком, бесконечно близким и дорогим, который понимал и заботился обо мне, был рядом, когда нужен. Наверное, слёзы так меня успокоили. Измочалили и отпустили. Я чувствовала, что скоро ощущение правильности происходящего сломается как ссохшаяся рама, заключающая в себя блёклую картинку моей жизни, и, пока этого не случилось, откровенно наслаждалась присутствием Родиона в своей личной зоне.

— Индюк, ага, — я засмеялась и откинула голову на спинку дивана. — Будем надеяться, работает.

Парень кивнул и запустил пальцы в волосы.

— Родион, а у тебя ещё остались сигареты? — вдруг спросила я после короткой паузы.

Его спокойное лицо и мягкий взгляд завораживали. Хотелось продлить это чувство бесстрашия и безмятежности, не дёргаться оттого, что парень рядом, хотя бы на время, пока тлела сигарета, а лёгкие наполнялись дымом.

— Остались, — Родион пристально посмотрел мне в глаза и всё понял: — Пойдём сейчас?

— Да, — ответила я.

Мы вышли в зябкую хмарь. То самое время, когда непонятно: утро, вечер или глухая ночь. Скучная аккуратность клумб, унылые скамейки на подъездной дорожке, закрытые ворота. Какими яркими не были бы краски днём, вечер уравнял всех, сделав предметы серыми. Тёплые огоньки фонарей жёлтыми каплями расплавленного воска разбавляли холодные оттенки сумерек, а обманчивая майская жара схлынула, бросив нас в прохладные объятья подкрадывающейся ночи. Я мгновенно покрылась мурашками, но не подала виду.

Я приняла сигарету и прикурила от зажигалки Родиона. Обычный чёрный пластик с надписью «Rock'N'Roll», но слишком мелкий предмет, чтобы передать его, не соприкоснувшись.

— Замёрзла? — спросил Родион, пряча зажигалку в карман. Наверное, кончики моих пальцев показались ему ледяными. А мне захотелось углубиться в тепло его ладони.

— Нет, нормально, — беззаботно проговорила я, глубоко затягиваясь.

Ох, будто мозгом вдохнула, даже в ушах похолодело. Прямо как в старые добрые подростковые времена. Даже не закашлялась. Последний раз я ела часа три назад, и на голодный желудок никотин шибанул сильнее. Голова сделала ручкой и скатилась с плеч под пустую деревянную скамейку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- А ты? — спросила я.

Родион прислонился к металлическим перилам крыльца и, согнув колено, зацепился каблуком за нижнюю перекладину. Фонари щедро отдавали свет янтаря его волосам, а мне снова померещился хвойный дух в порыве ветра. Его лицо оставалось в тени, только огонёк сигареты иногда вспыхивал и потухал, как маяк на скале. Родион будто сам стал тенью в тишине и мраке больничного двора. Но, услышав вопрос, поднял голову, и жёлто-оранжевый свет тронул лоб, кончик носа, подбородок и часть скулы.

Парень мотнул головой и улыбнулся.

Зачем я спросила? Понятно же, что нет, раз не застегнул куртку. А мне захотелось нырнуть в её распахнутые полы, и вовсе не от холода. Это был, наверное, самый подходящий момент для объяснения. Как естественно сказать: «Я рада, что ты здесь» или «Спасибо за поддержку», прижаться к нему и почувствовать ответное объятье.