Песнь мятежной любви

Но пять шагов между нами казались непреодолимыми. Будь я нормальной, может, подошла, чтобы перестать мучиться. Но Майя — это комок нервов, предрассудков и острых шипов. Открыться, не бояться сближения, перестать отталкивать, позволить себе маленькое счастье откровенности? Принять чувства, не страшась ранить и быть раненной, не оглядываясь на разные характеры и темпераменты? Долой упрямство, амбиции, гордость, гонор? Расслабиться и стать собой хоть на миг? Нет, ни за что!

То, что я чувствовала в фойе больницы, прошло. И я очень этому обрадовалась.

Затянувшись в последний раз, я выбросила сигарету в урну. Как-то быстро она кончилась. Или слишком много мыслей накопилось на неё одну, маленькую?

Какого чёрта я вообще вожделела Родиона, когда неизвестно было, что с отцом? Наверное, потому что видела парня перед собой. Но это ненадолго.

— Спасибо, что привёз меня и побыл с мамой. Ты ей очень помог, — тишину вечера можно было слушать как музыку, но я безбожно сломала её.

Как и все, к чему прикасалась.

— Не за что, — парень тоже покончил с сигаретой.

— Родион, езжай домой. Времени может много пройти, мы с мамой дождёмся, но тебя дольше задерживать я не буду. У тебя и без нас хлопот полно.

Чуть не ляпнула, что он здесь чужой, но вовремя сдержалась.

Мне показалось, я привела веские аргументы, но Родион вдруг твёрдо заявил:

— Я не уеду.

В голосе прозвучала несвойственная ему жёсткость и бескомпромиссность. Я опешила. Не знаю, хорошо или плохо, что в темноте я не видела его глаз. Он не собирался спорить или убеждать меня в чём-либо, а просто ставил перед фактом, как тогда обняв на лестнице или развернув на выход на репбазе.

— Я останусь, пока не станет известно, что с твоим отцом. А если понадобится — и дольше.

Понадобится? Кому? Уж точно не мне.

— А машина? Разве Саше она завтра не нужна? — предприняла я последнюю попытку выпроводить Родиона.

— Нет. Я уже спросил — мы на созвоне. Посмотрим, когда отгоню: сегодня позже или завтра утром, — пояснил он. — Пойдём внутрь. Здесь ветер.

Я быстро шмыгнула в двери, опасаясь, что Родион подтолкнёт меня к ним. Чёрт, придётся терпеть его присутствие ещё какое-то время.

Мы вернулись в фойе и включили «режим ожидания». Белые стены и тихий шёпот персонала нагнали на меня новую волну уныния. Я уткнулась в телефон, который уже принял некоторое количество сообщений с вопросами о самочувствии папы.

Какие у меня отзывчивые друзья! Но я не успела основательно залипнуть в ответах, как в дверях отделения появился доктор. Я только зад над сидением приподняла, а мама с завидным проворством кинулась к нему. И кому тут пятьдесят лет?

— Состояние пациента стабилизировалось. Угрозы жизни нет, давление вернулось в норму, но пару дней ему придётся провести в больнице, — сообщил мужчина. Будничный сухой тон исчез — всё-таки гордился, что спас больного. — Он в сознании. Можете пройти, но ненадолго — ему нужен отдых.

Господи, да нам и трёх секунд хватит! Фантастично, как пара фраз смела все опасения и подняла настроение до верхней планки. Я снова чуть не расплакалась, но на этот раз от радости. Я готова была расцеловать человека-доктора, но просто стояла с глупой улыбкой.

Счастье просто в своём выражении — чувствуешь его полной грудью, объёмно и мощно. Оно заливает трещинки и покрывает неровности, вызванные депрессией, сращивает то, что раздробило отчаяние, возвращает душе целостность. Горе лелеешь в одиночестве, счастье хочется с кем-нибудь разделить. Я, наверное, точно кинулась бы Родиону на шею, не схвати меня мама раньше. Я крепко обняла её. Слова родным людям не понадобились.

Врач проводил нас к папе. И у постели я всё-таки разревелась. Бледный, с тёмными кругами под блёклыми глазами, он едва сидел. Слабость поселилась в теле и завладела голосом. Мы не стали его долго мучить, и, уже шагая к выходу, я поняла, что и сама смертельно устала. Тело просило пощады, еды и сна. Это навалилось так резко, что я готова была улечься на диване в фойе.

Но обошлось — Родион повёз нас с мамой домой. Его радостная улыбка смахивала с меня последние пушинки грусти. Тело казалось эфемерным от нахлынувшего облегчения. Или от голода? Мы делили одни эмоции на двоих: живые, настоящие, сильные. Разные в степени выражения, они всё равно крепко сплачивали.

Мне снова стало безмятежно.

По дороге мама болтала без умолку, будто с каждым словом космос дарил ей новую порцию энергии. Родион отвечал не менее воодушевленно, а я не слушала — пригрелась в тепле салона и задремала под гул мотора.

Поэтому вздрогнула, когда Родион аккуратно растормошил меня:

— Майя, приехали.

— Что? — я широко распахнула глаза, не понимая, что Родион делал в моей постели, и только спустя пару секунд сообразила, что я ещё не дома, а в машине. — Конечная станция? Уже? Только прикорнула, — я широко зевнула и потянулась. Надеюсь, слюни во сне не пускала?

— Дочь, домой идёшь? — спросила мама.

Здравствуйте! Я обернулась. Только что прибывшие на планету существа смотрели бы именно так. Меня дремота ещё не отпустила, а мама дезориентировала такими вопросами.