Песнь мятежной любви

Поэтому спросить в регистратуре кабинет принимающего травматолога удалось не сразу — я тупила у стойки, глядя на молоденькую девушку-регистратора, и пыталась выдавить хоть слово. Нашёл ступор, будто это у меня случилось сотрясение.

Чтобы прийти в себя, я крепко сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. В подростковом возрасте я спасалась, кусая предплечье или губы до крови, переключаясь с душевной боли на физическую. Не могла привыкнуть к ссорам родителей, расстраивалась из-за взаимоотношений со сверстниками.

А потом заставила себя забить и очерствела. Иначе пристрастилась бы причинять себе физическую боль другим путем. Но сейчас забытая привычка подняла из глубин души что-то томительно-волнующее и горькое. Хранимое заботливо и не очень.

Узнав, где принимал врач, мы направились туда. Очереди у кабинета не было, но, вместо того, чтобы аккуратно постучать и попросить приёма, я рывком распахнула дверь и с ходу обратилась к сидящему за столом доктору:

— Здравствуйте! Извините, что вламываюcь, но молодому человеку нужна экстренная помощь. Он упал с высоты. Возможно, сотрясение и переломы рёбер. Ему очень плохо, пожалуйста, скорее!

Выслушав, травматолог быстро поднялся. Родиона не успели завести в кабинет — врач вышел к нему сам, осмотрел и отправил на рентген. Я снова приняла роль парламентёра, проявив поразительную вежливость к медперсоналу. У меня не получалось огрызаться.

От волнения или от осознания ответственности за самочувствие Родиона, которую я взяла на себя? В прошлые разы я вела себя как ничтожество потому, что рядом была мама, готовая прикрыть моё капризное поведение, извиниться и принять на себя возмущение обиженного. Сейчас я не могла распускать негодование — слишком важно было, чтобы Родиону оказали должную помощь.

Когда Злата стащила с него куртку, у меня чуть ноги не подогнулись от вида синяков и припухлостей на боку. Самое время утечь в выдуманный мир, в напарники к ходулисту. Но я заставила себя остаться в реальности.

Злата сняла с шеи Родиона цепочку, стащила перчатки и вложила мне в ладони. Я сжала кулаки, вбирая тепло металла, нагретого от его тела. Родион не поднимал головы и смотрел в пол, послушно выполняя всё, что говорили. Тени под его глазами на бледной коже казались фиолетовыми. Меня трясло от вынужденной молчаливости парня и хотелось, чтобы он сказал что-нибудь. Но до разговоров ли, когда едва хватало сил держаться в сознании? Передав брата медсестре, Злата забрала у меня его личные вещи и небрежно кинула их в нутро сумки.

Процедура не заняла много времени, и вскоре мы с готовыми снимками оказались в кабинете травматолога, где Родиона уложили на кушетку. Быстро «прочитав» рентген, врач сообщил, что перелома нет, только трещина, а вот без сотрясения не обошлось. Пострадавший не мог говорить, а так как я видела инцидент лучше всех, пришлось рассказать Майе. Далось мне это нелегко, я запиналась и сбивалась, но продолжала. Слушая меня, врач занялся больным, сделал обезболивающий укол, чтобы снизить шок, наложил охлаждающий компресс на голову и стягивающую повязку на рёбра.

Пока он выписывал рецепты и писал рекомендации по лечению, Родиону полегчало — подействовал анальгетик. Он повернулся и посмотрел на меня — я стояла ближе всех. Я не сдержала робкой улыбки, радуясь, что его взгляд больше не туманился болью и стал осмысленнее. Родион улыбнулся мне в ответ. А потом в кармане моей сумки затрезвонил телефон, я извинилась и вышла.

Звонила мама. Ох уж эта ментальная связь! Родители всегда чувствовали, когда с их детьми случалась хрень. Мама сразу спросила, как я, потому что ей что-то неспокойно. Видимо своими переживаниями я вызвала сильные космические возмущения.

На меня что-то накатило, и, вместо того, чтобы сказать, что всё нормально, я выложила как на духу, что сейчас в больнице с Родионом. Мама перепугалась за него даже сильнее, чем могла бы за незнакомого человека — всё-таки прониклась она к нему. Я усмехнулась: этот тощий парнишка очаровал всех женщин моей семьи. Кому-нибудь он вообще не нравился? Под ложечкой ревностно кольнуло.

Я пообещала маме передать ему искренние пожелания скорого выздоровления и вернулась в смотровую, попав на слова врача, что прописанный им бандаж придётся носить две недели, пока всё окончательно не заживёт. И не лишним было бы попасть к неврологу.

Родион уже сидел на кушетке, внимательно слушал и кивал. А потом поблагодарил и попрощался. Боже, как я была счастлива слышать его голос! Но ещё больше порадовалась, что движения стали свободнее. Из кабинета он вышел уже без поддержки Златы и Саши.

Идя следом, я вздохнула с облегчением и почувствовала, как сильно устала. Даже не физически, меня будто выкачали эмоционально. Теперь уже я еле ноги передвигала, мечтая упасть в кровать. Нервный день вышел, до жути длинный, полный неожиданных открытий и катастрофических происшествий.