Она зашлась в смехе, привалившись к мягкому косяку фургона, в восторге от собственной шутки. Беда была в том, что Айк Саллас шутки не понял. Алиса видела в боковое зеркало его лицо, и оно было очень озабоченным. Несчастный тупица принял этот внезапный приступ веселья за выражение
– Зачем вообще Кармоди поехал с Герхардтом Стюбинсом куда-то на моторке? – спросил он некоторое время спустя.
– Никто не знает. Николас говорит, Стюбинс сбегал от какого-то делового обеда. Кармоди, наверное, просто захотелось покататься, я так думаю.
Если Саллас думал иначе, он удержал свои мысли при себе и оставшуюся часть пути провел в молчании.
На крыльце Дома Битых Псов толпились, потягивая пиво, Братья во Псах. Им, очевидно, дали выходной от их охранных обязанностей. Некоторые мрачно подняли банки, приветствуя проезжавший фургон, но Алиса не подала виду, что заметила эти знаки уважения. Когда они поворачивали с Главной на Набережную, Алиса отметила, что к толпе у кегельбана добавилось как минимум две новые съемочные телегруппы. Айк притормозил, чтобы поглазеть на толчею, и Алиса отпрянула от окна:
– Поехали, черт возьми, поехали! Неужели я похожа на женщину, которая готова в таком виде давать эти идиотские интервью?
Она сидела повернувшись лицом к бухте. Она знала, что глаза у нее сейчас красные и жуткие, так сильно они горели. И не только они – чертову ляжку жгло не меньше глаз! Она представляла, как сейчас их опустит – а на ляжке окажется прожженный след руки. Второй раз за день она проклинала себя, что напялила этот идиотский замшевый костюм с мини-юбкой, которая вот-вот треснет. Надо было попросить Салласа завернуть в мотель и там хотя бы натянуть штаны. Легко и быстро, туда и обратно. Но будь она проклята, если даст этому ублюдку повод для насмешек, решила Алиса. В этом была вторая ее проблема: она не только признавала свой изысканно плохой вкус, но и несокрушимо ему следовала.
Она попробовала включить автомобильное радио, но из-за медийной войны за частоты какофония оказалась совсем непереносимой, так что пришлось выключить, и они снова ехали в молчании. Саллас заговорил только раз, когда они проезжали болотистую поляну, где всегда обитали мальки. На краю невнятной кучи из покрышек, будок и деревянных ящиков, в зарослях сорняков располагалась теперь площадка, огороженная блестящим сетчатым забором. Из-за этой колючей зеленой ограды доносился неумолкающий лай и вой.
– А я-то думал, куда городской совет согнал этих несчастных беспородных дворняг, – сказал Саллас. – Мог бы и догадаться.
Он все ехал, но не прямо к аэропорту. Вдали показалось пристанище Кармоди, и Алиса удивилась, куда подевался придуманный ею фасад от длинного дома.
– Наверное, повалило ветром. Это я им придумала фасад из холста, понимаешь, чтобы спрятать дом, но ветер…
– Вон они, – перебил ее Айк; прикрыв глаза рукой, он всматривался в нескладный дом на дальнем краю грунтовой дороги. – Торчат на крыльце. Что я тебе говорил?
Вместо ответа Алиса расплакалась, на этот раз по-настоящему, рассеянно комкая замшевый подол, и горячие слезы катились из покрасневших глаз, будь они прокляты. И черт побери, она очень надеялась, что отпечаток руки исчезнет к тому времени, когда они доедут до дома, воображаемый он или настоящий.
Ну что ж, как Никушко и предсказывало, все прекрасно сработало и все само устроилось – такую оценку дал Кларк Б. Кларк двухдневной панике. Даже камбоджийские миллионеры куда сильнее впечатлились пропавшим Герхардтом Стюбинсом, чем если бы им просто пришлось поедать ужин в обществе этой кучи костей, – не зря же они подписались на крупный кусок акций тематического парка. Застройщики впечатлились тем, как эта бухточка выдержала суровую бурю (прибрежные городки совсем неподалеку разнесло в щепки); студийные представители, примчавшиеся по случаю корпоративной паники на водном джете из Лос-Анджелеса, отбыли домой, радуясь лишней рекламе и кадрам, которые наснимал для них знаменитый режиссер; сообразительный же большой босс Ник надоил на этой тухлой незнамо где заварушке столько медиавремени, сколько пиарная фирма с