Песнь моряка

Поворотный круг расширяется. Цветные штуки разбегаются, центр не может их удержать. Но отец Прибилов знает: теперь это больше чем простая, наброшенная на мир анархия, больше чем заурядный мохнатый зверь, наконец-то прорвавшийся сквозь иное свое воплощение. Это новый развал крутится и крутится в новоиспеченном круговороте, удерживаемый единой паутиной, вопреки расширению. Именно так, и можно не узреть, что это означает, как можно не узреть благодать или Святого Духа. Как иначе Святые Добродетели могут быть достижимы и неприкосновенны одновременно?

Оборвав донный якорь обязательного осмысления, свободное зрение священника летит сквозь взрывающиеся волны цвета и пространства в самое сердце хаоса, ага, в то самое бьющееся его сердце без капли страха – Сучья кровь полетит еще как! Ты имеешь дело не с Кельтской Каргой, царицушка, не со старой потертой мочалкой, готовой смириться с тем, что святая сводня-судьба доставила ее скачущих к морю наездников[114] прямо в когти твоей холодной вагины. Ты имеешь дело со Скво трех-с-половинного мира, Сука, и я поклонюсь тебе лишь для того, чтоб нассать прямо тебе в глотку – со всеми удобствами. Полетели.

НАСЛЕДНИЦА ЛУПОВ ЖЕРТВУЕТ

ПОЖАРНУЮ МАШИНУ

Луиза Луп

не считает себя ангелом.

Но так ее назвал

Роберт Моубри, когда

в понедельник утром она

подъехала к его горящей

сварочной мастерской

на знакомой автоцистерне

своего отца.

– У меня были только ведра,

пока не подъехала мисс Луп, —

отметил Моубри. – Она выпрыгнула

из машины и бросила насосный

шланг в воду. Эта штука

всасывала ее, как смерч. Я не

верил своим глазам. Потом она

передала шланг мне и

показала, как с ним

обращаться. «Он спускает

так же быстро, как

и всасывает», – сказала она

и не насвистела.

Я погасил пожар за минуту.

Я сказал ей, что если бы не ее

машина, мастерской конец, а она

говорит: забирай себе.

Пожарник-доброволец

Моубри сказал, что

автоцистерну переоборудуют

и будут использовать,

пока не запустят настоящие

пожарные машины.

Сейчас цистерна

стоит в доках позади

«Металлоремонта Моубри»,

где ее чистят изнутри

и снаружи. Требуются

добровольцы.

Этот был безмерной тарелкой жидкого вращающегося металла, как долгоиграющий лазерный диск: радужный хром на вершинах дорожек, пятнышки кобальта и нефрита в углублениях – и много-много других пятнышек, они старались держаться на воде, в надежде спасти свои жалкие жизни. Сначала я вообще не думаю об этих плавучих пятнышках, я слишком потрясен самой тарелкой. В ее пенный обод запросто поместилась бы четырехсотметровая беговая дорожка. Тарелка вращается так быстро, что центр каким-то образом погружается в воронку относительно края. Плот носится по канавкам, как испытательная машина на наклонном полигоне. Я сижу на миделе и, работая балясиной как румпелем, пытаюсь удержать лодку горизонтально на этой карусели. Потом я что-то чувствую под ногами. У меня пассажиры. Дюжины собратьев по этой карусели уже взяли штурмом основание мотора, перебрались на плот, и еще сотни дюжин плывут изо всех сил, чтобы к ним присоединиться. Я вытаскиваю основание из воды, но это не мешает самым крупным цепляться за спасательный леер вдоль надувных бортов. Они не могут подтянуться и забраться в лодку, зато служат трапом для мелких. До того как я успеваю отвязать и вытащить леер из петель, на борт забирается множество мелких пиратов и два крупных. С обеих сторон мне наперерез несутся через борозды другие, еще крупнее. Ты суеверный неженка, Саллас: пока будет продолжаться эта гонка, ты сто раз пожалеешь, что не забрал у того парня нож, сколь угодно проклятый.

КИПЯТИТЬ —

НАСТАИВАЮТ КУИНАКСКИЕ МЕДИКИ

«Кипятить и стерилизовать, – сказала

главная медсестра Дороти