Песнь о Трое

Мы погрузились в молчание, сидя за занавесом, натянутым от непрошеных гостей, которые и не думали приходить, чтобы выразить соболезнование своему высокомерному вождю. На столе стояла амфора с вином. Я наполнил чаши доверху, и мы задумчиво выпили, не желая делиться друг с другом своими сокровенными мыслями. Без сомнения, мечты Одиссея были куда приятнее, раз он не ожидал воздаяния от потомков. Хотя он, судя по всему, верил только в вечное наказание, меня удивляло то, что размышления о своей судьбе не могли поколебать его уверенности в себе.

– Зачем ты пришел ко мне?

– Известить тебя об одном странном происшествии, прежде чем это сделает кто-то другой.

– О странном происшествии?

– Сегодня утром несколько воинов отправились на берег Симоиса порыбачить. Когда взошло солнце, они увидели, как в воде что-то крутится. Тело человека. Они побежали за начальником караула, который его и вытащил. Это Калхант. Похоже, он умер вскоре после захода солнца.

Я вздрогнул.

– Как он умер?

– От огромной раны на голове. Один из воинов Аякса заметил, как на закате он шел по краю утеса на дальнем берегу Симоиса. Вождь клянется, что это был Калхант – только он носит такие длинные развевающиеся одеяния. Должно быть, он споткнулся и упал головой вниз.

Я пристально смотрел на него, а он сидел с взволнованным видом, и его красивые серые глаза божественно сияли. Мог ли он это сделать? Мог ли? Содрогаясь от ужаса, я гадал, не прибавил ли он еще один грех к своему длинному списку. Добавить убийство верховного жреца к святотатству, кощунству, хуле, атеизму и ритуальному человеческому жертвоприношению, и этот список превзойдет списки Сизифа и Дедала вместе взятые. Безбожник Одиссей, любимец богов. Жестокий парадокс – мошенник и царь в одном человеке.

Он прочитал мои мысли и мягко улыбнулся:

– Ахилл, Ахилл! Как ты мог подумать такое, пусть даже обо мне? – И усмехнулся: – Если хочешь знать мое мнение, я считаю – это дело рук Агамемнона.

Глава двадцать третья ( рассказанная Гектором )

От Пентесилеи не было никаких известий; царица амазонок тянула время в своей далекой пустыне, в то время как Троя билась в агонии, – судьба города зависела от женского каприза. Я проклинал ее, и я проклинал богов за то, что те разрешили женщине остаться на троне после смерти старых богов. Абсолютная власть великой матери Кибелы ушла в прошлое, но царица Пентесилея правила как ни в чем не бывало. Деметрий, мой бесценный беглый ахейский раб, сообщил мне, что она еще даже не начала созывать жен из своих бессчетных племен; она не придет, пока зима не вымостит проходы.

Все приметы говорили о том, что война закончится на десятый год, но мой отец все еще колебался, унижая себя и Трою ожиданием этой женщины. Я скрежетал зубами от такой несправедливости, ругался с ним на собраниях. Но он принял решение, и я не мог сдвинуть его с места. Снова и снова я уверял его, что мне не угрожает опасность лично сразиться с Ахиллом, что наши отборные войска смогут дать отпор мирмидонянам, что мы сможем победить без Мемнона и Пентесилеи. Даже когда я рассказал отцу о том, что сообщил мне Деметрий о медлительности амазонок, он остался тверд как скала, заявив, что, если Пентесилея не придет до наступления зимы, он согласен подождать одиннадцатого года.

Теперь, когда вся ахейская армия была на берегу, мы снова взяли привычку прохаживаться по стенам, глядя на разные флаги, которые реяли над домами ахейцев. Со стороны Скамандра, в месте, где расступалась внутренняя стена, над некоторыми из бараков развевалось знамя, которого я никогда раньше не видел, – белый муравей на черном фоне, сжимающий в челюстях красную молнию. Ахилл Эакид, его мирмидонский штандарт. Лицо Медузы не могло бы наполнить сердца троянцев большим страхом, чем он.

Обязанный выслушивать пустяки, пока мои львы рвались в битву, я не пропускал ни одного собрания. Кто-то должен был быть там, чтобы напоминать, что армия застоялась и устала от упражнений, кто-то должен был быть там, чтобы видеть, как царь пропускает все мимо ушей, видеть, как улыбается Антенор – противник всех решительных действий.

Мрачно направляясь на собрание в тот день, который изменил нашу жизнь, я не предчувствовал ничего дурного. Придворные стояли вокруг, занятые бесцельной болтовней, не обращая внимания на тронный помост, у подножия которого проситель излагал свою жалобу, имевшую отношение к сточным каналам, по которым троянские ливневые воды и экскременты стекали в нечистый Скамандр. Его новый дом отказались подключать к стокам, и он, хозяин дома, был очень зол.

– У меня есть дела поважнее, чем стоять здесь и оспаривать право кучки глупых законников мешать честным людям! Я исправно плачу подати и требую к себе уважения! – кричал он на Антенора, который как главный судья защищал городские водоотводные службы.

– Ты обратился не к тому мужу! – отрезал тот.