Песнь о Трое

Глава двадцать пятая ( рассказанная Одиссеем )

Собрание в доме Агамемнона в ту ночь не отличалось особым весельем: мы просто сидели, восстанавливая силы, чтобы выдержать следующий день. У меня болела голова, горло саднило от боевых кличей, бока лишились кожи в тех местах, где терла кираса, несмотря на стеганый хитон. Пострадал каждый из нас, хотя и не сильно – ссадины, колотые и резаные раны, мелкие порезы… Кроме того, нас отчаянно клонило ко сну.

– Возмутительное поражение, – в могильной тишине произнес Агамемнон. – Возмутительное, Одиссей.

Диомед встал на мою защиту:

– Как Одиссей и предсказывал!

Нестор утвердительно кивнул. Бедный старик. Сейчас он выглядел на свои годы, и неудивительно. Он потерял в битве двоих сыновей. Пронзительным голосом он сказал:

– Отчаиваться пока рано. Победа придет. И сегодняшнее поражение сделает ее слаще.

– Знаю, знаю! – воскликнул Агамемнон.

– Кто-то должен пойти и рассказать Ахиллу новости. – Тон Нестора был понятен только тем из нас, кто был посвящен в наш план. – Он с нами, но если мы будем держать его в неведении, может выступить преждевременно.

Агамемнон злобно посмотрел на меня:

– Одиссей, это твоя идея. К Ахиллу пойдешь ты.

Я устало побрел прочь. Заставив меня пройти вдоль всего ряда домов, Агамемнон по-своему на мне отыгрался, но по мере того как я шел, в покое и безопасности, силы начали ко мне возвращаться. От этой небольшой дополнительной прогулки я отдохнул больше, чем мог бы, проспав целую ночь. Поскольку каждый, кто меня видел, мог предположить, будто после сегодняшнего поражения Агамемнон послал меня умолять Ахилла вернуться, я открыто прошел в мирмидонские ворота, за которыми увидел мирмидонян и прочих фессалийцев, сидящих то тут, то там со скорбными лицами, алчущих битвы, страдающих от беспомощности.

Ахилл сидел в своем доме, грея руки над пылавшей жаровней, и казался таким же измученным и напряженным, как и любой из нас, кто провел эти два дня в сражении. Напротив него с каменным лицом сидел Патрокл. После появления Брисеиды это не особенно меня удивляло. Отношения между Диомедом и мной были настолько же дружескими, насколько чувственными, это было целесообразно и приносило нам обоим невероятное удовольствие. Но если бы кому-то из нас приглянулась женщина – прекрасно: ни трагедии, ни чувства предательства. Патрокл же любил, считал себя в безопасности, навеки лишенным соперников, тогда как Ахилл, подобно всем мужчинам, страсти которых не имели отношения к плоти, не отдал ему себя без остатка. Человек, созданный исключительно для любви мужей, Патрокл считал себя несправедливо обиженным. Бедняга, он любил.

– Что тебя ко мне привело? – хмуро спросил Ахилл. – Патрокл, найди для царя еды и вина.

С благодарным вздохом я уселся в большое кресло и дождался, пока Патрокл выйдет.

– Я слышал, дела плохи, – тут же произнес Ахилл.

– Как мы и ожидали, не забывай. Гектор держал троянцев в кулаке, но Агамемнон не смог сделать того же с нашими воинами. Отступление началось почти в тот же момент, что и ропот: все приметы против нас, по левую сторону неба пролетели тучи орлов, троянская крепость искупалась в золотом свете, и так далее. Разговоры о приметах всегда плохо кончаются. Мы пятились, пока Агамемнон не приказал укрыться за укреплениями на ночлег.

– Я слышал, вчера Аякс бился с Гектором.

– Да, их поединок длился больше восьмой части дня – безрезультатно. Тебе не о чем беспокоиться, друг мой. Гектор твой.

– Но воины гибнут напрасно! Позволь мне выступить завтра, пожалуйста!

– Нет, – жестко ответил я. – До тех пор, пока армии не будет грозить полное уничтожение или не начнут гореть корабли, из-за того что Гектор ворвется к нам в лагерь. И даже тогда ты прикажешь вести войска Патроклу – ты не должен вести их сам.

Я сурово посмотрел на него:

– Ахилл, ты поклялся в этом Агамемнону.

– Будь спокоен, Одиссей, я не нарушу клятвы.

Потом он склонил голову и погрузился в молчание.

Так мы и сидели, когда вернулся Патрокл: Ахилл – согнувшись, а я – полусонно глядя на его золотые волосы. Патрокл приказал слугам поставить на стол еду и вино и встал рядом, как ледяной столб. Ахилл бросил быстрый взгляд на него, потом на меня и произнес церемонным тоном:

– Передай Агамемнону, что я отказываюсь взять свои слова обратно. Передай, пусть он ищет другого, кто вытащил бы его из беды. Или пусть вернет Брисеиду.

Я хлопнул себя по бедру, якобы рассерженный.

– Как тебе будет угодно.

– Одиссей, останься и поешь. Патрокл, ступай спать. Но не в этом доме!

Патрокл вышел за дверь.

Может, мне и удалось бы уснуть, но, когда шел обратно, я чувствовал себя настолько бодро, что меня потянуло совершить какое-нибудь озорство, и я отправился в лощину, где все еще находилось мое шпионское поселение. Большинство лазутчиков из тех, которые не жили в Трое постоянно, сидели за остатками ужина; Терсит с Синоном тепло меня приветствовали.

– Есть новости? – спросил я, усаживаясь рядом.

– Только одна, – сказал Терсит. – Я собирался тебя искать.

– А! Так говори.