Песнь о жизни

…Я кончила диктовать, подошла к Муле. У нее совсем закоченели пальцы.

— Давай немного попилим. Сразу отогреемся, — предложила я.

И мы взялись за пилу.

— Интересно ты пишешь, Оля. Диктуешь набело, без поправок!

— Я и сама не знаю, как это выходит. Перечитать не могу. Тебя просить не хочу. Времени жалко. Мне все хочется, чтоб ты скорее записывала. Очень тяжело держать в памяти десятки готовых страниц.

— Ты боялась за мои силы, Оля. Знаешь ли, как увлекает меня эта работа? Она делает меня выносливее и помогает забыть про пустой желудок.

Глава третья

Наши наносили большой урон фашистской авиации. Немцы перестали бомбить город. Зато обстрелы из дальнобойных орудий не прекращались. Враг палил в жилые дома, в фабрики. Попал снаряд и в водопровод. Лопнули трубы. Замерзла вода.

Остановились хлебозаводы. Заменить механизированную выпечку ручной — дело тяжелое, сразу не наладишь. Задержалась выпечка хлеба. Около булочных скапливались толпы голодных. Устанавливались очереди на квартал и больше.

Сегодня Муля с четырех часов утра стояла в очереди. Совсем замерзла. Я решила идти за хлебом днем. Оделась тепло. Подошла к булочной.

Морозный солнечный день. Огромные сугробы около панели. Снег на гребнях блестит, переливается. Сквозь холод чувствуется близость весны.

В хвосте очереди не видно, где ее начало. Все волнуются. Часто уходят погреться, забывают, где стояли, путают, ругаются.

По дороге узкой лентой тянутся люди с санками. Они везут своих близких, завернутых в простыни. Это дорога на кладбище. Шествие мертвых. С санками идут медленно, спотыкаются. Если кто остановился — останавливается вся цепочка. Лица у людей окаменели от горя. Живые мертвецы везут в последний путь своих близких.

А в очереди кричат, спорят. Разобрать толком ничего нельзя, Муля пришла меня сменить. Я попросила ее узнать, что за крики. Выяснилось, что до семи часов хлеба не подвезут.

Я отправились домой. В восемь вечера пришли снова.

К нам присоединилась Ира. В желудках у нас за целый день ничего не было, кроме тарелки водяного супа. Мороз усиливался, ветер крепчал. Ира и Муля ушли вперед, я осталась в хвосте очереди. Подняла воротник, засунула в него нос. Руки спрятала в карманы. Ветер ледяными иглами колет лицо, залезает в рукава, гуляет по спине. Переступаю с ноги на ногу, хлопаю руками. Проходят часы. Очередь не двигается. Под шубу я надела шесть шерстяных фуфаек. Теперь это легко можно делать. Тело так исхудало, что шуба, даже с массой фуфаек, висит словно на вешалке. Желая согреться, качаюсь из стороны в сторону.

Кажется мне, что вся очередь качается. Голова, должно быть, кружится… Вгляделась. Очередь действительно качается из стороны в сторону. Яркий свет луны, заколоченные окна, пустые улицы. Длинный, длинный поток людей, безмолвно, медленно качающийся… Страшный танец голодных. Если бы небо Нью-Йорка превратить в огромный экран и на нем показать эту очередь!..

— Ты замерзла? — заботливо спрашивает подошедшая Ира.

— Ничего… Как там хлеб?

— Закрыли булочную. Все продали. Завтра.

— Пойдёмте домой. Завтра я рано встану. Будем чередоваться, — предложила Мария Владимировна.

Выйдя из очереди, я почувствовала, как подкашиваются ноги. Делаю невероятные усилия, стараюсь их передвинуть. Ничего не помогает. Точно кто-то подсек их под коленками.

— Ира! Постоим немножко. У меня не двигаются ноги.

— Давай, я поведу тебя.

— Что же случилось с ногами?..

— Голод…

Как страшно прозвучало это слово в ледяном воздухе!

Постояли долгих пять минут. Ира взяла меня под pyкy.

— Идем.

Едва дотащились, легли в ледяную постель. Долго дрожали — не могли согреться. Я закашлялась. Больные легкие протестовали против долгого стояния на морозе. Они точно слиплись. И кашель их раздирал. Хотелось кричать. Закусила губы. Разве можно?.. Кричать — это значит просить у врага пощады? Никогда! Ни за что!

В окна заглянуло холодное утро. Чадит коптилка. Кипячу чай.

— Стоит ли пить? От воды только пухнешь, — устало говорит Ира.

— Горячее согреет. Лучше будет.

Бедная девочка, ей надо идти на работу. На заводе — холодно. Она голодная. Не выдержит.

— Ирочка, ты сегодня суп съешь там. Не носи сюда. Ладно?

— А ты как?

— Муля достанет хлеб.

— А если нет?

— Не может быть! Три дня нас не оставят без хлеба. Прошу тебя, скушай. Побереги себя…

Медленно тянется время. Муля не приходит. Наконец, в полдень, она вошла сияющая:

— На! Получай!

— Хлеб?

— Хлеб, Оля, хлеб. С четырех часов стала в очередь. Только сейчас получила. За целых три дня. Посмотри, какой замечательный!

Мягкий хлеб лежит на столе. Подняла и глубоко вдохнула в себя его запах. Этот острый запах ударил в голову. Хотелось схватить, сразу съесть все без остатка.

«Стыдись!» — сказала себе, и жадно сжимавшие руки положили хлеб на стол. Слезы медленно покатились по лицу.

— Ты попробуй! Такого вкусного еще никогда не было! — сказала Муля.

Разрезав пополам довесок, мы наслаждались: откусывали маленькие кусочки, медленно их жевали. Хлеб! У нас был хлеб!

— Только сейчас поняла я его власть и силу над нами. Покаюсь перед тобой: мне хотелось забыть об Ире… и съесть все.