Песнь об огненно-красном цветке

Из дому доносился гул, в котором выделялись отдельные голоса: звонкие и глубокие, грубые и нежные. За углами дома слышался шум шагов и шепот. Казалось, вся жизнь деревни Кохисева — все ее голоса и огни переместились в этот вечер в дом Мойсио.

Заиграла скрипка. Дом дрогнул, пол затрещал, мимо окон понеслась вереница фигур.

Молодых обвенчали еще до сумерек. Потом все ели, пили и танцевали. Теперь время близилось к полночи, но танцы продолжались.

Жених был хоть куда, невеста — под стать жениху, такой прекрасной пары никто еще не видывал — таково было всеобщее мнение. Желающих попасть на свадьбу было так много, что все не могли вместиться в доме, но бродячий художник шепнул что-то на ухо одному из гостей, стоящих во дворе, и двор огласился криками, вызывающими жениха и невесту. Молодые вышли на крыльцо в сопровождении подружек и дружков, гости кричали «да здравствует» и «ура» — словом, все было как в больших городах — заверил потом художник.

Жених был счастлив, — да и как не быть счастливым с такой невестой! Невеста тоже была счастлива, — и после стольких-то лет верного ожидания это было вполне понятно. Каждый знал, что она ждала, каждый слышал историю странного сватовства, случай со спуском по порогу и прощальную песню об огненно-красном цветке. Ко всему этому присоединились еще многочисленные рассказы о похождениях жениха и верности невесты, которые человеческое воображение разукрасило по-своему. Были и небылицы передавались во дворе от одного к другому, пока не проникли в свадебную комнату и едва не достигли самих новобрачных. Ореол сказочных приключений и героических сказаний окружил всех, он украсил даже седую голову сидящего во главе стола старого Мойсио.

Во дворе снова вызывали жениха и невесту. Народ готов был без конца любоваться этой сказочной парой — олицетворением мужества и верной любви. Снова сверкало крыльцо, снова гремело во дворе «ура» и «да здравствует», и снова кому-то из любопытных удавалось проскользнуть в дом вместе со свитой новобрачных.

Комната, в которой праздновалась свадьба, сияла. Затянутая белыми простынями, перегородка сверкала, как покрытая первым снегом крыша при свете занимающегося дня. Стены тоже были затянуты белым, и на них то там, то здесь красовались маленькие веночки или гирлянды из еловых ветвей и можжевельника — они поднимались, как молодая зеленеющая жизнь из снежно-белой земли.

Танцы на некоторое время прекратились. Гости разошлись освежиться по соседним комнатам — женщины вместе с невестой, мужчины — с тестем и женихом. Взад-вперед сновали слуги, звенели стаканы и чашки, в комнатах стоял веселый гомон, в глазах людей, как светлое вино в прозрачных стаканах, сияла радость.

Скрипка снова запела, гости потянулись в комнату, где шли танцы. Мужчины торопливо допивали и докуривали, чтобы скорее вернуться к танцующим.

Последним шел жених, он задержался, чтобы взять табак для скрипача. В ту минуту, когда он готов был уже присоединиться к танцующим, перед ним неожиданно возник низкорослый, коренастый человек, довольно моложавый на вид.

Олави едва не вздрогнул, так тихо и неожиданно, словно призрак, появился этот человек. Он стоял неподвижно, расставив ноги, спрятав левую руку в карман брюк, подбоченившись правой. Шапка съехала у него на затылок, в зубах была зажата толстая сигара, но одет он был аккуратно — в крахмальном воротничке, с красным бантом и толстой серебряной цепочкой поверх жилета. Тусклые глаза незнакомца уставились на Олави, и лицо у него было какое-то странное.

— Я хотел бы сказать пару слов жениху, если у него найдется время выслушать, — сказал пришелец хриплым голосом, не выпуская изо рта сигары.

— Почему же… пожалуйста… только я вас не знаю, — отвечал Олави.

— Да нет, мы знакомы, — сказал тот, и в его жирном голосе было что-то ядовитое и многозначительное, — даже больше чем знакомы, хотя и не представлялись.

Мужчина подошел к Олави:

— Ты сегодня празднуешь свадьбу — я пришел пожелать тебе счастья. Не одной девушке перевернул ты сердце, не одному парню сделал жизнь чернее сажи, — так вот, может, тебе интересно будет теперь узнать…

— В чем дело? — вспыхнул Олави. Стеклянные глаза человека почти вылезли из орбит, и из них, казалось, выскочили две горячие иглы.

— Ты выбирал кого хотел и у многих несчастных увел их единственную овечку, тебе поэтому будет полезно сегодня узнать, что… ты, думаешь, сам-то получил невинную голубку?

Незнакомец увидел, как почернело лицо Олави, как расширились и затрепетали его ноздри, как он весь зашатался, словно падающее дерево, которому недостает только последнего удара. Незнакомец решил нанести и этот удар.

— Ну, как тебе это понравилось? Желаю счастья! — ехидно поклонился он. — Я имею на это больше оснований, чем другие, поскольку мы теперь с тобой вроде бы пайщики…

— Несчастный… жалкий… сволочь! — прорычал Олави. Он в ярости бросился на незнакомца, вцепился в лацканы его пиджака, и уже через мгновение тот повис в воздухе.