Песнь песней на улице Палермской

Выставка продолжается ровно две недели. В последний день я собираю пустые бутылки, мою стаканы, но тут появляется посетитель. Женщина с резкими чертами лица и темными кудрями.

– Привет! Я прочитала о твоей школе живописи в местной газете. Вообще-то я из Гамбурга, а здесь гощу у друзей. Ну вот и решила полюбопытствовать, – говорит женщина, представившаяся как Рут Эберхардт.

Она, видно, недопоняла смысл мероприятия и, наверное, скоро испарится. Но все же я предлагаю ей стакан воды. Пусть сама походит, посмотрит, пока я вожусь в кухне.

– А кто автор вот этих работ? – раздается ее голос из старой Варинькиной комнаты, которую я оборудовала под свою мастерскую.

– Эти? Они вообще к нашей выставке отношения не имеют, – отвечаю я довольно едко и устраиваюсь в дверном проеме. В надежде, что она вскоре удалится. Рут обратила внимание на мои собственные работы. На портреты животных и другие картины, что я выставила у стены, собираясь очистить холсты и использовать их для новых сюжетов. И вот она вытаскивает их на свет божий. Я готова сквозь землю провалиться.

– Послушай, эти холсты я предполагаю замазать или перекрасить. Дурацкие они. Это наброски для других проектов.

И тем не менее Рут Эберхардт бродит взад и вперед вдоль стены и рассматривает картины.

Распиленная Варинька с куриными ножками, высовывающимися из другого конца ящика. Папа на своем острове с медаленосной Матильдой на плече. Лиловоглазая мать моя в форме стюардессы с нимбом вокруг головы, голубиными крылышками и маленькой дверцей в небо. Филиппа на цыпочках с летающими вокруг нее душами и математическими уравнениями, выполненными макетным ножом. Дед, на коньках пересекающий Петроград с его золотым дыханием на фоне морозно-голубого неба. Обнаженная Ольга с единственной грудью, окруженная стаей длиннохвостых ласточек. Новый портрет трех сестер: стройная длиннорукая, с зелеными глазами, в центре – толстушка с большими ногами и кораллово-красными щеками и тоненькая девочка на цыпочках, все они в лиловых платьях и изображены на фоне мятно-белого снега.

Я пожалела спокойных оттенков, и теперь вижу, что мои фовистские дикие животные глядят на меня в ответ по-ночному желтыми глазами. На самом деле, я и не думала, что у меня за душой столько картин. И все они сработаны на папином мольберте.

Ежик без ножек. Едва не утонувший ангорский кролик. Смерть лебедя со светящимися перьями на полу Варинькиной кухни, отплясывающие канкан лундеманновские овцы в черных чулках, разноцветные Йохановы рыбки в унитазе, ненаглядная Несси из Шотландии, высовывающая свою плезиозаврову голову на поверхность озера. И наш Игорь с возбужденным членом и с прадедовым цилиндром. Игорь летит над холстом, точно Пегас, с номером пять на спине. Это чтобы уже не говорить о прочих животных, которых я писала не по заказу клиентов. Змеи, мигаломорфные пауки и солнечно-желтые попугайчики с длинными хвостовыми перьями на красном фоне. И последняя картина, которую поворачивает к свету Рут Эберхардт. Селеста, Варинькина бегемотиха в своем зеленом, точно океан, цветочном бассейне, на спине которой держит баланс Вадим.

Рут долго не произносит ни слова, и я уже готова откусить себе язык, чтобы не наговорить еще больше идиотских оправданий в свой адрес.

Она смотрит на меня:

– Большинство живописцев отчаянно ищут собственный стиль и всю жизнь пытаются найти свой истинный мотив. Но я по опыту знаю, что все происходит ровно наоборот. В конечном итоге именно мотив находит живописца. Если художник вообще умеет прислушиваться и приглядываться.

Я даже не знаю, что и сказать.