Песнь Серебряной Плети (СИ)

— Да. — Киэнн поморщился, словно вытягивая вгрызшегося под кожу клеща. Чувство было примерно такое же, если не похлеще. — И не исключено, что если я возьму ее в руки вторично, произойдет то же самое.

Черты лица отважной претендентки на престол Маг Мэлла резко и решительно заострились:

— Тогда тем более она должна быть моей!

В ушах бешено стучала кровь. Мысли по-прежнему путались. Ты пьян, Киэнн, просто пьян. Почему тебе было не начать этот разговор на трезвую голову? Ох, Этти! Дитя ты неразумное…

— Да тебя она убьет еще вернее!

Она недоуменно тряхнула головой:

— Но почему? Ведь если я из рода фоморов, и изначально Глейп-ниэр принадлежала именно им… нам… с какой бы стати?..

— Ну и где они, ваши короли? — Киэнн скривил губы в паскудной усмешке. — Да, я сказал «мор». Чума. И мы добивали выживших. Я почти не соврал. Но это всё было уже потом. Об этом ваши фоморские учебники не пишут, да? Ну, еще бы, кому ж охота в таком признаваться! Видать, в чем-то ваши мастера-чародеи просчитались. Предохранитель поставить забыли. Эта дрянь убивает всех, мать твою! Всех без исключения!

— То есть как? — остолбенела фоморка.

А, гори оно синим пламенем! Пускай знает всю подноготную. Подумаешь, еще всего лишь одно маленькое унижение. Полное, абсолютное, тотальное бесчестие. Завершение падения. В голове загудело: «Лги, выкручивайся, торгуйся, угрожай, запугивай, но никогда, ни у кого и ни при каких обстоятельствах не проси пощады». Самое страшное унижение — это унижение жалостью.

— А очень просто.

Глава 24. Наследие

— А ты не врешь? — с надеждой в голосе проговорила Эйтлинн, когда он закончил. Все это с таким трудом укладывалось у нее в голове, и (самое главное) так слабо стыковалось с уже сложившимся образом пройдохи-короля.

Дэ Данаан запрокинул голову и дико, с отчаяньем безумца, захохотал:

— Конечно вру! Я вообще всегда вру, даже прямо сейчас. В конце концов, это же так удобно и логично: оправдать свое гребаное существование некой высокой миссией, сокровенным смыслом! А то как же иначе убедить не слишком-то наделенный христианской добродетелью смирения народец фейри не сворачивать тебе шею? Кишки боггарта! Будь я нормальным здравомыслящим человеком, и если бы все это дерьмо не было правдой — его бы и впрямь стоило выдумать!

«С ума сойти! Тогда по какой же причине ты так стыдишься этого, Киэнн? — металось в мозгу Эйтлинн. — Почему ты ведешь себя так, будто не было в твоей жизни ничего более позорного и гадкого?»

— То есть, получается, — помялась она, — выходит, что ты… служишь своего рода… вроде как… громоотводом?

— Уже не я, — холодно исправил Киэнн. — Она. А я, со всеми своими, даже пускай бы и самыми благими намерениями, могу оказаться тем самым громом, удара которого они совершенно не ждут. Ну, или ты, если тебе так встряло стать королевой.

Эйтлинн закусила губу:

— И ты предлагаешь все оставить, как есть?

— А чем плохое предложение?

— Но она же — чудовище, эта твоя дочка! — не выдержала фоморка.

Киэнн скривил рот в гаденькой усмешке:

— Ты думаешь, я был лучше? Вроде все это пережили. Ну, окей, не все — большинство.

Она потрясенно покачала головой:

— Иногда у меня от тебя мурашки по коже.

Он беспомощно развел руками и насмешливо прихмыкнул:

— Только Нёлди не говори. А то мне как-то уже начало нравится, что меня терпят, полагая, будто я могу и собираюсь поменять существующий порядок.

— Да уж, — вздохнула Эйтлинн. — Никс этим известиям определенно не обрадуется.

— Ну почему же? — хмыкнул Киэнн, принявшись разглядывать потолок. — Может и обрадуется. Возможности безнаказанно надрать мне задницу. Раз уж до Аинэке все равно не дотянуться. Вопрос только: обрадуюсь ли этому я?

Эйтлинн зло прищурилась:

— Знаешь, я бы даже и останавливать его не стала. По-моему, ты и в самом деле заслуживаешь хорошей взбучки, Киэнн!

Он поморщился, поглядывая на нее исподлобья:

— Я в курсе.

И все же ей так не хотелось сдаваться. Едва собравшись по частям, картина мира вновь рушилась у нее на глазах. Эйтлинн встала и, завернувшись в легкую дымку покрывала, на ощупь похожую на кашемир, несколько раз прошлась по комнате. Летописи фоморов действительно об этом умалчивали. Впрочем, она ведь, можно сказать, только начала их читать.

— Но ты говоришь, что не знаешь наверняка. Потому что, по твоим словам, всегда любил легенды больше, чем факты. Что если это — просто миф? Если ты ошибаешься? Можно рискнуть!

Киэнн, как всегда, ответил ей кривой угрюмой усмешкой:

— А если я вру? Ну, про то, что не знаю наверняка, что прогульщик, двоечник и так далее? Если это — полностью достоверный и несомненный факт? Всё еще хочешь рискнуть? — Он отвел глаза: — Я не хочу. Собой — еще ладно, я и так, почитай, мертвец. Но я не хочу рисковать тобой. Так что… Такие дела. Но если тебе удобнее считать, что я просто «не люблю делиться» — считай в свое удовольствие. Только: прошу тебя! — Не лезь. В это. Дерьмо.