Песнь шаира или хроники Ахдада

— Тю! А ежели кому потребуется за колбасой там.

— Или за салом со шкуркой!

— Или за конфетами!

— За лентами, — вставила большеглазая Оксанка.

— Сказал же — только султан! А ежели кто, кроме него, в тот же миг, человек тот обращается в камень, то есть падает и шевельнуть ни рукой, ни ногой не может.

— А головой?

— И головой тоже! Не дышит, и глазами вертит, и все слышит и понимает.

— Тю! Какой же это камень.

— Не нравится, не слушай! — цыкнули на умника. — Ну а дальше, дальше-то что?

— А дальше так и будет лежать, пока не помрет от голоду, или пока не придет султан и не выволокет его оттуда.

— Это шо ж, султану первым делом, как встал — иди в камору и тягай ворье всякое.

— Дурак! Зато сокровища целые!

— Тоже мне — сокровища. Больно надо колбаса его! Вот у батьки моего сапоги есть — юфтевые. Вот где сокровище, так сокровище.

— И у моего есть!

— У твоего! Да откуда, все знают — Голопупенки голодрабцы из голодрабцев…

— Сам ты голодрабец!

— А ну повтори!

— И повторю!

— А ну цыть! — в который раз возвысил голос рассказчик. — Досказывать, али нет?

— Досказывайте, дядьку Панас. Только пусть этот не обзывается.

— Ты сам первым начал!

— Нет ты!

— Нет ты!

— Да я тебя!

— Цыть, я сказал!..

Было это, не было. Если было — то когда? И где тот хутор? Где тот Миргород?

Мы же, волею Аллаха всемилостивого и всезнающего, вернемся в Ахдад.

Ахдад, в котором немногим, или многим ранее происходило следующее:

20 Продолжение рассказа о Шамс ад-Дине Мухаммаде — султане Ахдада, о жене его Зариме и о трех набегах

Бритый полководец так и не смог поднять армию на четвертый приступ. Увы, увы, похоже, на этот час, пушка истратила все свои заряды. А ведь, говорят, предок Шамс ад-Дина — великий и могучий Мусса-аль-Хади в лучшие годы производил до десяти выстрелов за ночь, да и в старости… О, Аллах, где, где времена славных героев прошлого!

— История твоя, о муж мой, удивительна и преисполнена мудрости, и поучительности, и наставления для последующих, и будь она даже написана иглами в уголках глаза, она послужила бы назиданием для поучающихся! Но ты обещал, что я попаду в сокровищницу, и все, на что ни укажу, станет моим. Мои мысли так же далеки, как колодцы в пустыне для умирающего от жажды, от того, что светоч мира бросил слова на ветер, что обещания его — пустой звук, подобный шелесту песка, но как же, о султан моих помыслов, ты исполнишь свое обещание, в котором поручительством выступила доблесть твоих предков.

— Или ты сомневаешься в моих словах, женщина! Так, знай же, они тверже… — взгляд Шамс ад-Дина упал на поникшего полководца, — в общем, твердые. Да, сокровищница охраняется колдовством, лучше любой стражи, но разве в радость обладание жемчужиной, если не имеешь возможности показать ее. О-о-о, преисполненные желчи взгляды завистников проливаются живительной влагой на иссохшую душу. Что может быть лучше лица высокого гостя, старающегося скрыть разливающуюся по членам желчь. Знай же, о женщина, любого, будь то мужчина или женщина, сын Адама или ифрит, кого я возьму за руку и введу в сокровищницу, не коснется колдовство. И он сможет находиться там достаточное время. Достаточное, пока я не выведу его, или посетитель по милости Аллаха милостивого и милосердного — не отдаст душу, как известно, взятую взаймы, от голода, либо от какого иного случая.

— О, муж мой, — произнесла Зарима, — ты окажешь недостойной жене своей эту честь. Введешь меня?

— Так будет, и это также верно, как то, что нет бога, кроме Аллаха и Мухаммад пророк его!

— Но, муж мой, твоя сокровищница без сомнения так велика, а женское естество так непостоянно, как я успею рассмотреть все и выбрать подарок себе по-сердцу.

— Клянусь Аллахом, — ответил Шамс ад-Дин, — я введу тебя перед зухром, а выведу сразу после асра. Хватит ли тебе этого времени, женщина?

И Зарима сказала:

— Хватит.

— Да будет так, и Аллах в том поручитель!

21 Окончание повести о царе Юнане, враче Дубане и о коварном визире

— Пощади меня — пощадит тебя Аллах, не убивай меня — убьёт тебя Аллах! — взмолился врач Дубан, но, убедившись, что царь несомненно его убьёт, он сказал. — О царь, если уж моя казнь неизбежна, дай мне отсрочку: я схожу домой и накажу своим родным и соседям похоронить меня, и очищу свою душу, и раздарю врачебные книги. У меня есть книга, особая из особых, которую я дам в подарок тебе, а ты храни её в своей сокровищнице.

— А что в ней, в этой книге? — спросил царь Юнан врача.

И тот ответил:

— В ней есть столько, что и не счесть, и самая малая из её тайн — то, что когда ты отрежешь мне голову, повернёшь три листа и прочтёшь три строки на той странице, которая слева, моя голова заговорит с тобой и ответит на все, о чем ты её спросишь.

И царь изумился до крайности и затрясся от восторга и спросил:

— О мудрец, когда я отрежу тебе голову, она со мной заговорит?

— Да, о царь, — сказал мудрец.

И царь воскликнул:

— Это удивительное дело!