А девушки сели и стали беседовать и пересмеиваться, а я стоял и смотрел на них, погруженный в море страсти, и блуждал в долине размышлений.
И я принялся смотреть на прелести понравившейся девушки, а она была прекраснее всего, что создал Аллах в её время, и превзошла красотой всех людей. Её рот был подобен печати Сулеймана, а волосы были чернее, чем ночь разлуки для огорчённого и влюблённого, а лоб был подобен новой луне в праздник Рамадана, и глаза напоминали глаза газели, а нос у неё был с горбинкой, яркой белизны, и щеки напоминали цветы анемона, и уста были подобны кораллам, а зубы — жемчугу, нанизанному в ожерельях самородного золота. Её шея, подобная слитку серебра, возвышалась над станом, похожим на ветвь ивы, и животом со складками и уголками, при виде которого дуреет влюблённый и пупком, вмещающим унцию мускуса наилучшего качества, и бёдрами — толстыми и жирными, подобными мраморным столбам или двум подушкам, набитым перьями страусов, а между ними была вещь, точно самый большой холм или заяц с обрубленными ушами, и были у неё крыши и углы. И эта девушка превосходила красотой и стройностью ветвь ивы и трость камыша и была такова, как сказал о ней поэт, любовью взволнованный:
И девушки продолжали смеяться и играть, а я стоял на ногах и смотрел на них, позабыв о еде и питьё, пока не приблизилось время предвечерней молитвы, и тогда понравившаяся мне девушка сказала своим подругам: «О дочери царей, уже наскучило оставаться здесь. Поднимайтесь же, и отправимся в наши места». И все девушки встали и надели одежды из перьев, и когда они завернулись в свои одежды, они стали птицами, как раньше, и все они полетели вместе, и понравившаяся мне девушка летела посреди них. И я потерял надежду, что они вернутся, и хотел встать и уйти, но не мог встать, и слезы потекли по моим щекам. И усилилась моя страсть, и я произнёс такие стихи:
И потом я прошёл немного, не находя дороги, и спустился вниз во дворец. И я полз до тех пор, пока не достиг дверей комнаты, и вошёл туда и запер её и лёг, больной, и не ел и не пил, погруженный в море размышлений.
33
Продолжение рассказа шестого узника
— А дети, благословенные дети — Бахия, она так похожа на тебя в молодости. Помнишь тот день, когда мы встретились. Это было у лавки еврея Ицхака. Шелковая хабара обвивала твой стройный стан, подобно вьюнку, ползущему по дереву. Подул ветер — о, благословен будь тот ветер — и краешек материи, закрывающей лицо, поднялся, и в то же мгновение разум покинул меня, и покой оставил мое сердце, и мысли всякий раз возвращались к тому, что я увидел под платком. И я захотел стать этим вьюнком…
— Аджиб, он точно, как ты в молодости, такой же стройный, горячий и…
— У Аджиба твои глаза! — настоял на своем мужчина.
— Хорошо, у Аджиба мои глаза, — покорно согласилась женщина, — но во всем остальном — он слепок своего отца. И такой же глупый. Если бы тогда, у лавки Ицхака я ждала ветра, то до сих пор бы ходила необъезженной кобылицей. Едва завидев тебя, муж мой, я поняла — вот идет моя судьба. Это я, а не ветер отодвинула края материи, закрывающей лицо, чтобы ты мог оценить товар. А потом еще шла по улице, собрав спереди материю, так, чтобы платье обтягивало, ну словом, твои взгляды я чувствовала, словно мы стояли лицом к лицу.
— Так ты!..
— Конечно.
— А я!..
— Да.